Замуж за Зверя (СИ) - Зайцева Мария Страница 19

Мы на возвышении, куда легко доехала мощная машина, свернув с асфальта в бездорожье.

Азат выходит из машины, открывает дверь мне, помогает выпрыгнуть.

Придерживает за талию, прежде чем опустить на землю. Дышит неожиданно тяжело, смотрит в глаза. Отворачиваюсь, опускаю взгляд, не сопротивляясь. Уже выяснила, что с ним — это бесполезно, заводит только сильнее.

Молча смотрю в ямочку у шеи, ощущая нарастающее напряжение и ожидая, что его сейчас опять сорвет. И тогда… Наверно, тогда я стану его женой прямо тут, у машины… Мысли эти заставляют краснеть жарко и мучительно сильно.

А сердце замирает.

Сейчас поцелует…

А я?

Я не хочу…

Но кого это волнует? Особенно теперь, когда мы — муж и жена официально… У него и до того стопоров никаких не было, а уж теперь…

Но Азат, на удивление, сдерживается. Держит на весу, смотрит… А потом…

— Пойдем. Покажу тебе кое-что, — бормочет он, все-таки ставя меня на мягкую траву и беря за руку.

Выдыхаю тихонько. С облегчением? Да, конечно…

Мы движемся вверх по небольшому холму, у подножия которого остановились.

И, поднявшись вверх, я замираю от восторга!

Под нами — долина, окруженная горами со всех сторон. Глядя на нее сверху, даже и не верится, что сама она — тоже на возвышении.

Внизу течет спокойная река, которая, я знаю, обрывается водопадом.

Внизу — дом, из которого мы приехали. А вокруг нас — громады гор. И невероятная красота.

Кристально чистый воздух, какого не встретишь даже в Швейцарии, яркая зелень, склоны, усыпанные цветами.

Очень тихо и невероятно красиво.

— Вон там, — Азат показывает поверх уходящей за горизонт линии шоссе, — там границы принадлежащих нашей семье земель. Они заканчиваются у города. И часть города — тоже нам принадлежит, не муниципалитету.

— Так разве возможно? — ошарашенно бормочу, не представляя даже масштабы такой собственности.

— Все возможно, сладкая моя жена, — смеется Азат и прижимает к себе. У меня перехватывает дыхание, когда он обнимает сзади. Кладет подбородок на мою макушку, обхватывая, окружая собой настолько тесно, что создается ощущение капкана, клетки.

Только теперь я с полной определённостью понимаю, что не вырвусь. Никогда не вырвусь отсюда.

Азат привез меня, чтоб впечатлить владениями, своими возможностями… А мне ничего этого не надо насильно! Не надо! Мне только хуже от этого!

— Смотри, — показывает Азат на гору, находящуюся справа, — там есть пещера, мы с братьями в ней постоянно играли в пещеру Тома Сойера.

— Тома Сойера? — хмурюсь я, пытаясь припомнить, кто это.

Глава 19

— Поехали, покажу, — говорит Азат и тянет меня обратно к машине.

Я не сопротивляюсь. Не сказать, что сильно хочу побывать в пещере, но разве моего мнения спрашивают? К тому же… Пусть мы подольше пробудем вне дома.

Потому что…

Есть у меня ощущение, что, стоит нам вернуться в дом, и Азат… Вспомнит про то, что я теперь принадлежу ему по закону.

Лучше уж я с ним по пещере прогуляюсь, чем в его дом поеду.

Чем ближе подъезжаем к подножию горы, тем яснее становится, что я недооценила ее размеры. И размеры эти — колоссальны.

Как и размеры пещеры, впрочем.

Я была как-то со школьной экскурсией в Бло Юнгфрун и особенно пещер не боюсь. Никакой боязни замкнутых пространств и прочего.

Но там все было как-то… Меньше, что ли…

Здесь в огромной горе обнаруживается не менее огромный проем, немного пугающий. По крайней мере, заходить туда мне совершенно не хочется.

— Пошли, не бойся, — смеется Азат, неожиданно превращаясь из брутального и страшного Зверя в веселого подростка, смелого и шаловливого.

Он, наверно, был настоящим непоседой в детстве…

Эта мысль, совершенно нелепая и никак не подходящая этому мужчине и этой ситуации, поражает настолько своей неуместностью, что я не сопротивляюсь, позволяя увлечь себя в пещеру.

— Смотри, здесь несколько ходов, мы с братьями знаем их все, — говорит Азат, тянет меня за руку вглубь, — мы тут все излазили. Вон там — мой друг Карен расписался.

Он включает фонарик на телефоне, потому что мы отошли уже довольно далеко от входа, и высвечивает надпись, выцарапанную на скале:

«Здесь был Карен Ранишев»

Ну конечно, что еще могут написать мальчишки?

— Давно ты здесь не был? — спрашиваю и испуганно замолкаю, потому что мой голос неожиданно начинает отзываться эхом, звук дробится о высокие стены пещеры. Мне становится отчего-то не по себе настолько, что приходится нервно оглядываться на уже далекий вход, чтоб чуть-чуть обрести уверенность в себе.

— Лет десять, наверно, — задумчиво отвечает Азат, затем оглядывается и неожиданно подпрыгивает, легко становясь на какой-то, совершенно незаметный выступ в скале, и достает фонарь. Большой, судя по виду, очень мощный.

— Интересно, работает еще или нет? Батарейки наверняка сдохли, — задумчиво рассматривает он пыльный фонарь, а я… Рассматриваю его.

В неверном свете телефонного фонарика его лицо кажется… Странным. Неожиданно молодым и… И не могу даже сформулировать.

Нет, это все тот же Зверь, с его ленивой грацией хищника и абсолютной непрошибаемостью неандертальца. Но в то же время, сейчас я ясно вижу, насколько это все наносное. Словно Азат укутан несколькими слоями доспехов, которые скрывают нежную кожу.

И сейчас он чуть-чуть поднял забрало железного покрова.

Он не замечает моего пристального внимания, ощущается, что полностью поглощен встречей со своим детством, неожиданной и приятной.

Так я, бывало, увлекалась в Стокгольме, когда случайно попадала в маленькую кофейню неподалеку от дома и покупала канебулле — булочки с корицей, которые, как говорила наша учительница, обожал Карлсон… Один их аромат навевал невероятное томление, нежность вперемешку с легкой печалью. Нежность — потому что это мое детство, его вкус и запах. А печаль… Ну да, ровно потому же.

«А ведь я никогда больше не побываю там, — неожиданно приходит осознание ситуации, как будто мало мне напряжения и боли, — никогда не пройдусь по улицам, не спущусь в метро, не попробую канебулле…»

Боль накрывает настолько острой волной, что я невольно сглатываю подступившие слезы.

И смотрю на внимательно изучающего старинный фонарь Азата уже без флера понимания и сочувствия.

Не осталось ничего от того любопытного мальчика, играющего в пещеру неведомого мне Тома Сойера. И не осталось ничего от той маленькой девочки, обожающей булочки с корицей и верящей, что родители ее любят.

Мы теперь — те, кто мы есть.

Я — наивная дурочка, попавшая в западню.

А он…

Он — мой тюремщик. Мой палач.

Зверь.

— Ты чего, сладкая? — оказывается, зря я посчитала, что Азат сильно увлечен встречей со своим прошлым! Все он видит, все замечает!

И мое изменившееся лицо тоже заметил!

— Ничего… — вру я, отворачиваясь, — тут… Странно. Может, пойдем уже наружу?

— Да, пошли… — он щелкает фонарем… И тот неожиданно загорается!

— Ого! Ну надо же, работает! — белозубо улыбается Азат, начиная водить фонарем по стенам и сводам пещеры, — смотри! Как красиво!

Я послушно смотрю вверх, соглашаясь, что и в самом деле красиво. Очень красиво.

— У нас на всем пути следования до пещеры были такие заначки, — говорит Азат.

— До нее далеко?

— Нет, пошли!

Он забывает о том, что хотел уходить, и опять тащит меня за собой. И я не противлюсь. Минута слабости позади, и теперь я и сама не хочу назад.

Чем дольше мы тут пробудем, тем больше у меня будет времени.

До первой брачной ночи.

И, может, Зверь умается и перенесет ее на завтра? Или я… У меня будет повод заявить, что устала!

А что? Хороший выход! Засну в машине, пусть несет меня в комнату.

Я уже поняла, что спящую и обессиленную меня никто трогать не будет, а потому это прекрасный шанс протянуть время.