Екатерина Риз - Зефир в шоколаде Страница 2

– Как съездила?

– Нормально, – отозвалась я, не скрывая усталого вздоха. Усталость несколько переигрывала, но пусть Сашка думает, что я тоже пару грядок вскопала. Из машины вышла, позволила брату в салон заглянуть, и тогда попыталась оправдаться: – Мама своей рассадой немного намусорила, сам пропылесосишь?

Сашка, нахал, вздохнул.

– Когда ты уже свою машину купишь?

Я хмыкнула, глядя, как он коврики трясёт.

– Когда учителям в нашей стране раза в два зарплату добавят. Пока только обещают.

Брат усмехнулся, противно так, как в детстве.

– И что брать будешь?

Уверена, что в этот момент на моём лице появилось мечтательное выражение.

– «Жука», – сказала я, имея в виду милую модель из линейки «Ниссанов». – Вишнёвого.

– Губа у тебя, Лерка, не дура.

– Не дура, – согласилась я. – Во мне, вообще, ничего дурного нет, к твоему сведению.

– Ага, мне жена перед свадьбой тоже так говорила.

– Вот ты гад, – ахнула я. И пригрозила: – Я Оксанке всё расскажу.

Саня кивнул совершенно спокойно.

– Расскажи. И машину больше не получишь. А я за тебя её ещё и чищу. Чем, вообще, воняет? – Он принюхался, снова сунув голову в салон автомобиля.

– Перцами, Саша.

Он голову высунул.

– А-а, перцами? Посадили? Хорошо, мать уж спрашивала сегодня.

Упоминание о перцах меня отчего-то разозлили. Коврики, перцы болгарские… А у меня отец умер. Но, по словам моей мамы, меня это волновать не должно. А меня волнует, я на себя злюсь, потому что сделать с этим ничего не могу. И от чувства полного бессилия даже брату ничего не сказала. Заподозрила даже, что он в курсе случившегося, не могла его мамочка, тётя Люба моя, пропустить такое событие, она наш семейный рупор гласности и справедливости. Но Сашка промолчал, ни о чём меня не спросил, и я быстренько клюнула его в щёку, ещё раз поблагодарила за одолженную машину, и поспешила на автобусную остановку неподалёку.

К вечеру похолодало, я запахнула плащ на груди, с облегчением запрыгнула в автобус, успела добежать, прежде чем он закрыл двери, плюхнулась на заднее сидение, подняла глаза к монитору, закрепленному у кабины водителя, и невольно сжала зубы до боли. Опять выпуск новостей, и опять фото отца в траурной чёрной рамке. Снимок хороший, Борис Геннадьевич на нём довольный и полный сил, наверное, после завершения очередной сделки. Или после хорошего загула. Ими он тоже славился, и полные шестьдесят лет ему в этом совсем не мешали. Погулять мой родитель любил, Бог свидетель. И моя мама тоже.

Дурацкий день. Плохо начался и по-дурацки заканчивается. Я была дома одна, мне было тоскливо и хотелось плакать. Но вместо этого я выдвинула гладильную доску, чтобы привести в должный вид костюм для завтрашнего рабочего дня. Надо сказать, что выбирая профессию, я пошла по стопам отца, между прочим, совершенно неосознанно. Я с детства тяготела к математическим наукам, на уроках и контрольных работах решала за отведённое время все варианты, «за себя и за своего товарища», и понятное дело, была в классе авторитетом, у меня все списывали. А после школы поступила в педагогический институт, и вот уже три года преподаю алгебру и геометрию в общеобразовательной школе, в классах с пятого по десятый. Работы много, работа сложная и разнообразная, я бы даже сказала, многоликая, но мысли оставить её, поменять, меня пока не посещали. Не смотря на маленькую зарплату и невозможность исполнить мечту каждой современной женщины – купить себе машину. Мысли об автомобиле меня и на следующее утро не оставляли. Ими я старательно забивала другие, которые не на шутку расстраивали.

– Подумываю кредит взять, – поделилась я с Леной Мамонтовой, которую считала подругой, по крайней мере, на работе. Лена была старше меня на пару лет и преподавала английский язык. И манера держаться у неё была подстать английской королеве, ну на крайний случай, какой-нибудь европейской принцессе. Лена любила брендовые вещи, очень следила за собой, и все мужчины у неё заводились подходящие – то бизнесмены, то адвокаты. И они именно заводились, Лена вроде бы и не утруждала себя тем, чтобы кого-то искать и влюбляться, мужчины рядом с ней переводиться не успевали, летели, как мухи на мёд. Она звонко рассмеётся, волосы шикарным жестом за спину откинет, каблуками цокнет – и готово дело, двое-трое точно обернутся, не удержатся. Я восхищалась этой её способностью и смеялась одновременно. Иногда тоже хотелось пальцами щёлкнуть, и чтобы кто-нибудь сразу влюбился. Хотя, иногда от этого столько проблем!..

Вспомним о кредите.

– На машину? – догадалась Лена.

Я кивнула.

– «Жука» хочу, вишнёвого.

– Вот дался он тебе. А отдавать чем будешь?

– Вот об этом я и думаю, – призналась я в полном расстройстве.

– Бесполезны твои думы, – безапелляционно и оттого так жестоко ответила Лена, и кинула взгляд на золотые часики на запястье, подарок последнего ухажёра на Восьмое марта. – Если так хочется, надо пойти и купить, а думать потом.

– Я так не умею.

– Ты просто не пробовала. Знаешь, это избавляет от многих сомнений, называется – действие. Спроси у Николая Эдуардовича, он тебе какую-нибудь формулу под это подберёт. Всё в нашем мире поддаётся физическим законам, ты в курсе?

– В курсе.

Лена окинула взглядом учительскую, в комнате кроме нас было ещё два преподавателя. И поэтому Лена ко мне придвинулась и негромко проговорила:

– А наш многоуважаемый господин директор, Станислав Витальевич, не желает проявить щедрость по отношению к любимому сотруднику?

Я фыркнула. И от нелепости предположения, и от возмущения одновременно.

– Я бы не согласилась!

Лена снова отодвинулась и негромко проговорила:

– Что не соглашаться, когда не предлагают. А вот я жмотов не люблю. И заметь, они меня тоже стороной обходят. – Она потрясла перед моим лицом рукой с золотыми часиками.

Я её руку оттолкнула. Нечего душу мне травить.

И про Станислава Витальевича Ленка зря заговорила. Не те у нас со Стасом отношения, к моему глубочайшему сожалению, чтобы он мне машины дарил или хотя бы задумывался об этом. Я, конечно, не против сделать следующий шаг, к стабильности и ясности, так сказать, а вот Стас не торопится. Нет, я его понимаю, он развёлся год назад, и связывать себя снова не спешит, возможно, боится снова ошибиться. А я… я жду. Наверное, люблю, почти уверена в этом, иначе, зачем мне проявлять столько терпения? И проявлять его не просто так, а хотеть, желать, мечтать чего-то дождаться. Не знаю, так ли уж я хочу замуж, вот прямо сейчас, но когда-нибудь ведь захочу? Семью, детей, мужа хорошего. А Стас был весьма перспективен в этом плане. Про таких, как он, говорят: молодой да ранний. Ему всего тридцать три, а он уже директор школы, показал себя отличным управленцем, награды имеет, и явно на достигнутом не остановится. И человек неплохой, во многих вопросах у нас с ним схожие точки зрения, мне импонирует его целеустремлённость, лишь неопределенность в наших с ним взаимоотношениях, которую он допускает, несколько выводит меня из себя. А Стас делает вид, что ничего особенного не происходит. И то, что мы скрываемся от коллег, и даже с работы он забирает меня на машине не от крыльца школы, а от соседнего дома, по его словам и разумению, совершенно нормально. Просто люди ещё не готовы к такой новости, он не отошёл от развода, да и вообще скоро серьёзная проверка, не время служебные романы в открытую заводить. Где в этой цепочке я и мои интересы, было не совсем понятно, и когда я спросила его об этом при нашей последней встрече, мы поссорились. Я бы могла сказать, что немного, но на самом деле серьёзно поссорились, и с тех пор не разговаривали. Стас, поостыв, пытался мне дозвониться, но я неожиданно заупрямилась, и выяснять что-то отказать. И на данный момент мы находились в ссоре. Утром в школьном коридоре столкнулись, он меня пытливым взглядом посверлил, но я лишь коротко поздоровалась и поспешила пройти мимо. Правда, теперь я с нетерпением жду от него ответного действия. Четвёртый урок к концу подошёл, но ничего не происходит. А я, меж тем, не отказалась бы от букета цветов в качестве извинений. И чтоб с шиком так. Дверь учительской открывается, входит курьер с огромным букетом нежно-розовых роз, объявляет во всеуслышание, что этот великолепный подарок для меня от тайного поклонника. Или не надо от тайного? Пусть все знают, чтобы кое-кто прекратил распускать бессмысленные слухи. Всё равно ведь люди догадываются, сплетничают, коллектив-то в основном женский, а Стас не понимает…

Когда дверь учительской открылась, я даже вздрогнула от неожиданности, на секунду поверив, что мне лучший подарок в моей жизни принесли. Уставилась на вошедшего, точнее, остановившегося в дверях мужчину, и если честно, в тот же момент забыла о цветах и своих беззаветных мечтах. Уверена, что не у меня одной из головы все мысли вынесло, и важные, и не важные, при виде посетителя. И не сказать, что его внешность чем-то шокировала, нет, в конце концов, мы уже давно живём стране с открытыми границами, какой цивилизованный человек беззастенчиво уставится на темнокожего человека? А мы все уставились, женщины с высшим образованием, педагоги, а посмотрели на него и все замолкли на полуслове. Но здесь, наверное, стоит признаться в том, что в немоту нас поверг не цвет его кожи, кстати, не такой уж и тёмный, красивого бронзового оттенка, а весь его вид, его облик в целом. Очень высокий, своей фактурой занявший весь дверной проём, с могучими руками и сильной шеей молодой мужчина. Весь бронзовый, оттого казавшийся таинственным и притягательным. Коротко стриженный, но было видно, что чёрные волосы мелко вьются, и наощупь наверняка жестковаты. Губы полные, взгляд цепкий, но от темноты казавшийся обманчиво тёплым, а потом незнакомец улыбнулся, и мы все враз ослепли от белизны его зубов. Улыбка, как заря, осветила его тёмное лицо. Я быстро огляделась и поняла, что женщины вокруг как по заказу ему заулыбались в ответ, даже наша всегда унылая Мария Сергеевна, преподаватель химии. Я за три года работы в этом коллективе никогда ничего подобного не видела, была уверена, что она вообще улыбаться не умеет. Ошиблась.