Наталия Миронина - Орешек для трёх Золушек Страница 2

– Мама, мы занимаемся, – ледяным голосом напомнила дочь.

– Да, девочки, да, возвращайтесь за свои столики. – Ольга Евгеньевна поцеловала внучек и, обращаясь к дочери, спросила: – Как я выгляжу?

– Нормально, – пожала плечами та, – только волосы давно надо отрезать. Нелепый старческий кукиш на макушке.

– Ну, отрежу, отрежу, – поторопилась сказать Ольга Евгеньевна, она очень боялась, что дочери все-таки удастся испортить ей настроение.

– Ты только говоришь, – безжалостно продолжила та, – и ничего не делаешь, чтобы молодо выглядеть.

– Дочка, мне всего пятьдесят. С небольшим, – напомнила мать.

– И что? Зрелый возраст, который еще вполне можно замаскировать, – парировала дочь.

Ольга Евгеньевна вышла из детской. Оказавшись на улице, она улыбнулась, постаравшись забыть о резкости дочери. «У меня все отлично!» – сказала Ольга Евгеньевна сама себе. И действительно, на ней было красивое платье, ее ждал отличный вечер, и ей было чем похвастаться перед старинными подругами – у нее первой появились внуки. Более того, это были внучки, красивые девочки, кокетливые и смышленые не по годам.

Подруги встречались редко – раз в несколько лет. Они переписывались, созванивались, были в курсе дел друг друга и при необходимости приходили друг другу на помощь. Но вот встречи, обстоятельные, долгие, с разговорами за полночь – такое случалось нечасто, а потому было для них событием, занимающим особое место в душе. Они не были одноклассницами, не были институтскими подругами, не работали вместе. Жизнь их столкнула в непростой для каждой момент, и каждая повела себя порядочно и преданно, а потому сохранились эти чувства – чувства благодарности, доверия и откровенности. Оказалось, что для крепкой женской дружбы этого достаточно. И теперь, как бы и когда бы подруги ни встретились, они понимали другу друга с полуслова, лишнего не спрашивали, но, если была нужда, выслушивали внимательно и помогали по-настоящему.

На этот раз, невзирая на все контрдоводы «да что мы стеснять тебя будем» и «мы твоей семье все выходные испортим!» – Лопахина затащила подруг к себе.

– Девочки, решено, собираемся у меня! Даже не хочу ничего слушать, в пять часов жду. Я даже вас встретить могу. Одним словом, ждите от меня известий.

Лопахина лукавила – она приготовила подругам сюрприз, но раскрывать его было еще рано. Подруги не устояли под напором и согласились.

А два дня назад Зинаида Алексеевна заехала в знакомый ресторан, чтобы сделать заказ. Времени для приготовления ужина у нее было немного – на работе ожидался аврал, а потому всевозможные закуски, горячее и десерт ей пообещали привезти.

Красавец Хасан, администратор заведения, где Лопахина заказала ужин, был легендой. В своем форменном костюме он напоминал то ли офицера фельдъегерской службы, то ли известного циркового артиста. Тонкое восточное лицо, осанка, блеск миндалевидных глаз и изысканные манеры производили на людей неизгладимое впечатление. А еще он работал так, что каждому гостю ресторана казалось, будто все эти священнодействия только ради него одного. Хасан был нарасхват – его приглашали работать на юбилеях, корпоративных торжествах, свадьбах и днях рождения.

– Хасан, ко мне приедут подруги – нужен ужин. Мы не виделись черт знает сколько времени. Придумай что-нибудь такое, необычное.

– Придумаем, – кивнул головой Хасан и придвинул к себе свой разбухший ежедневник. – Восточные мотивы?

Лопахина задумалась. Восточный ужин был бы неплох – Ольга вечно ела что-то безвкусное, деликатное, Софья в своих заграницах наверняка все больше итальянскую кухню осваивала.

– Хасан, но что? Шашлык? Овощи на гриле? Лепешки? Хасан, это уже все было, не удивишь.

– Зачем шашлык?! Хотя, я думаю, что ничего лучше человечество еще не придумало. Нет, мы подадим помидоры с кинзой и гранатовыми зернами. Потом почки.

– Почки? Не все их любят…

– Не ели наших, поэтому не любят, – невозмутимо ответил Хасан.

– Хорошо, но на всякий случай еще что-нибудь…

– Конечно. Бараньи отбивные с виноградным соусом.

– А я таких у вас не видела.

– Недавно стали готовить. Так вот, отбивные, свежие овощи, зелень.

– Лепешки…

– Нет, к таким блюдам нужен хлеб. Обычный. А вот к десерту – лепешки.

– Как скажешь. А закуски?

– Немного. Так, для аппетита – вяленое мясо, сало с черемшой, бастурма.

– А это разве не вяленое мясо?

– Бастурма – это бастурма…

– Десерт?

– Чай, с травами. Лепешки свежие, варенье из лепестков роз и грецких орехов. Ну, и пахлава верченая.

– Господи, Хасан, это что?

– Это кольца из слоеного теста с орехами и медом.

– Наверное, вкусно.

– Очень. Во сколько все привозить?

– К четырем. В пять у меня уже будут люди. Не хочу, чтобы остыло. Да и ждать не хочется.

– Еда будет в специальной упаковке. Не остынет. Вам помогут все разложить, расставить и уедут.

– Спасибо, дорогой Хасан!

Лопахина попрощалась с администратором, поднялась и прошествовала к выходу. По пути ей попалось огромное зеркало, и, глянув в него, она рефлекторно выпрямила плечи и втянула живот. Собственное отражение ответило на эти усилия появлением двух дополнительных подбородков. «Тьфу, черт! – в сердцах про себя чертыхнулась Зинаида Алексеевна. – Пора бы уже привыкнуть, что мой живот втянуть невозможно, как невозможно исправить и широкие бедра!» Садясь в машину, она краем глаза оглядела ноги. Ноги ее оставались еще вполне молодыми, полными, но без «подушек» на коленках.

Зинаида Алексеевна Лопахина была интересной крупной дамой сорока восьми лет. При встрече с ней взгляд в первую очередь отмечал гриву медных волос. Медь была своя, родная, чуть разбавленная сединой. Лопахина ее не закрашивала. Ей нравились эти поблескивающие в локонах ниточки, намекающие на жизненный опыт. Из всех дамских ухищрений она использовала только косметику. Использовала щедро – широкие подведенные брови, интенсивная бирюза на веках, румяна и помада все той же меди. Эта яркость ее не портила, не делала пошлой, не старила. Она просто довершала образ – образ крупной и сильной женщины, которая вела себя так же, как и выглядела: ярко, уверенно, иногда даже агрессивно-радостно. Когда однажды кого-то из близких Лопахиной спросили о ней, он задумался на секунду, а потом ответил: «Она из тех женщин, которые любят есть сладкий крем большой ложкой. Прямо из кастрюли!» Да, это действительно было о ней, наслаждавшейся жизнью вовсю. Но многие черты ее характера «образовались» вынужденно – Лопахина так долго сражалась за успех и достаток, что это неизбежно сказалось на ее поведении.

Зинаида Алексеевна была кондитером. И не просто кондитером, а самым главным человеком, отвечавшим за изготовление тортов и десертов. Работала Лопахина в крупной частной компании, пользовалась доверием администрации и, несмотря на руководящий пост, до сих пор частенько стояла у печей, выпекавших бисквит, сама готовила крем, сама украшала изделия. Делала она все мастерски. Впрочем, Лопахина бы могла профессионально изготавливать и самолетные крылья, да ее, когда-то единственную девушку, выпускницу факультета самолетостроения, никто об этом сейчас не просил. И десять лет назад тоже намекнули, что необходимости такой нет. Лопахиной надо было кормить семью, и она, уволившись из закрытого конструкторского бюро, пошла работать поваром в одну состоятельную семью. Лучше всего у нее получались торты и пироги. Подкопив денег, заняв недостающую сумму, она открыла свой кондитерский цех, который вполне успешно вписался в столичный рынок. И дела бы шли хорошо, но тут сначала грянул очередной кризис, а потом Лопахину подмяли конкуренты. Впрочем, конкуренты были умны, а Лопахина практична и сообразительна. После того как ее предприятие поглотил крупный концерн, она не разобиделась, не хлопнула дверью, не пошла гордо «начинать с нуля». Нет, она сумела договориться с обидчиками и осталась кондитером, но только уже подчиненным. Правда, через некоторое время ей уже доверяли, предоставляя относительную свободу, и, видя ее профессионализм, платили очень приличные деньги.

Пережить Зинаиде Алексеевне все эти события помогла любовь. К деньгам. Зинаида Алексеевна обожала их с какой-то детской непосредственностью. Она радовалась купюрам, особенно новым, хрустящим. Восторженно рассматривала кредитные карточки и пробовала на ощупь ценные бумаги, которые покупала осторожно, по чуть-чуть. В этой ее любви не было ничего предосудительного – ее семья в трудные времена буквально голодала, а сыновья носили одежду с чужого плеча. Зинаида Алексеевна полюбила деньги за то, что они дали ей возможность выбраться из этого. Они дали образование ее детям, своевременное лечение маме и, наконец, главное, о чем мечталось ей с того самого момента, как она поняла, что наступившие времена сулят невиданные до сих пор возможности, – они дали ей собственный дом. Ну, здесь ей пришлось немного поспорить с мужем, который предпочитал городскую квартиру, а не пригород с его неспешным образом жизни. Выслушав все доводы супруга, Лопахина взяла на раздумья пару дней, а потом, не говоря никому ни слова, наняла бригаду рабочих и начала строить дом.