Антонина Глушко - Провинциалка Страница 2

– Ты что, Виктор! Какой из меня шпион?! Ты же меня знаешь! – заблеял преступник, покаянно бия себя в грудь – Все, все завязываю навсегда с этими продажными тварями! – Выставив ладони рук перед собой, словно отбиваясь от чего-то невидимого и отрицательно мотая головой, зарекался МЕшков. – Только помоги мне, Витенька, миленький, что мне делать?! Ведь я убил человека, хотя и проститутку, но мне светит вышка. О-о-о! – завыл советский атташе, обхватив голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Хватит передо мной разыгрывать представление кающегося грешника. Надо было раньше думать, когда поднимал на человека орудие убийства. Бери бумагу и ручку, садись за стол и пиши, как было дело.

Мешков с ужасом уставился на Виктора.

– Нет, нет! Повинную писать не буду, лучше сам застрелюсь, – замахал руками стервец, пятясь от Рогова, с побелевшим, перекошенным от ужаса лицом.

– Повинная здесь не поможет, тебя все равно расстреляют, – «утешил» убийцу коллега. – Ты МНЕ напишешь признание в убийстве девушки. Я сам буду тебя удерживать от глупостей. Как только устроишь очередной загул, твое признание тут же будет положено на стол представителю КГБ.

При упоминании грозного комитета, Мешков едва не рухнул в обморок. Одно лишь это слово наводило смертельный ужас, и тут же вырисовывались необозримые заснеженные сибирские лесосеки, это в лучшем случае, в худшем – на лбу начертанный зеленкой крест.

– Я согласен! Я согласен! Только помоги! Ты же меня знаешь, я вовсе никакой-то там убийца. Ведь мы много лет… Витя, ты ведь мне поможешь? – заискивающе, протягивая руки к своему предполагаемому спасителю, лепетал гулена. На Мешкова отвратительно было смотреть. Залитое слезами посеревшее от страха лицо, трясущиеся губы, кающийся взгляд побитой собаки.

– Напишу, все тебе напишу, только помоги избавиться от этого кошмара! Он стал лихорадочно рыться на письменном столе в поисках бумаги и ручки.

– Обязательно укажи, чем ты прихлопнул девушку. Не вздумай городить забор относительно шпионства. Так прямо и напиши: привел, мол, проститутку в номер и убил ее по собственному желанию.

– Но у меня не было такого желания, – стал, было слабо протестовать убийца на «несправедливость» обвинения со стороны дознавателя. – И не сразу я ее убил. С твоих слов складывается впечатление, будто я какой-то маньяк-убийца, тем и занимаюсь, что привожу девушек к себе с единственной целью убивать. – Заступился несчастный за свою личность.

– Лирику оставь при себе. Она тебе пригодится, при написании мемуаров для своих детей.

– О, Господи, мои дети! Позор, какой позор, я навлек на их святые головки! Несмываемое родовое пятно! Простите, детки, своего грешного отца, если можете! – заламывая руки, причитал кающийся преступник.

– Довольно театра! Пиши! – прицыкнул на него Рогов.

Бумага под диктовку была составлена, с указанием места и времени происшествия, орудия убийства, способа избавления от трупа, и с полными паспортными данными Мешкова.

– Виктор, а что мне делать вот с этим? – Валентин Егорович робко указал пальцем на то, что сейчас лежало не только на ковре, но и на его грешной душе.

– Как что? Делай так, как ты написал в «признании». Я тебе все подробно продиктовал: что и как. Это сейчас уже твои проблемы. Сумел убить, умей избавиться от трупа. – Виктор равнодушно положил сложенный в четверо листок с признанием в боковой карман пиджака, и добавил: – вот так.

– Как это вот так?! Я для чего тебя позвал?! Только за тем, чтобы написать признание? Вот это друг, называется! – стал возмущаться Мешков такой несправедливостью, на его взгляд со стороны коллеги. Виктору уже порядком надоела вся эта бодяга с убийством.

– Повторяю в устной форме: ты относишь девушку в ванную… – начал «советник».

– Что?! Ты хочешь сказать, что я буду труп держать у себя в ванной? И действительно поступлю так, как написано в покаянии?! – ужаснулся убийца, перебив Рогова.

– У тебя есть другие варианты? Тогда действуй и не проси у меня совета. Свои советы я тебе только что продиктовал.

– Но я посчитал это просто шуткой с твоей стороны! – ахнул Мешков, до конца еще не осознавая весь ужас им содеянного.

– Какая шутка! Ну, ты артист! У тебя есть какие-то иные соображения, как избавиться от трупа? – строго спросил Виктор.

– Нет, никаких других соображений нет, – чистосердечно признался душегуб.

– Вот и действуй, желаю успеха. – Рогов, не взглянув на труп, направился к выходу, оставляя гуляку один на один с предметом его преступных вожделений.

Пройдет много лет и Мешков добровольно, без принуждения расскажет о совершенном им злодеянии со всеми подробностями человеку, перед которым станет более виновен, нежели как убийца, потому как из-за собственной трусости изломал человеческую судьбу. Расскажет все, чтобы избавиться, наконец, от мучительного чувства вины, страха, покаяться в страшном грехе, которому, как он потом поймет, ему не будет прощения. Но это будет очень и очень нескоро.

ГЛАВА 1

– Танечка, да не переживай ты за меня, моя родненькая. Все будет хорошо. Тебе, как медику известно: ничего серьезного у меня нет. Так, небольшое недомогание. Анализы мои хорошие, кровь в норме, ты же сама в этом убедилась. Не волнуйся, доченька. Вот только немножко отлежусь, и все будет хорошо, – успокаивала Анна Сергеевна Таню.

То, что свалило с ног эту женщину, называется не болезнью, а тоской, несправедливостью, нанесенной ей жизненными обстоятельствами, а если точнее, то ее собственным мужем, но об этом было известно лишь ей одной. Эту тайну она тщательно скрывала от дочери.

Таня терялась перед недугом матери. Ту словно что-то съедало изнутри. Вроде бы ее организм был в норме, никакой патологии во время обследования выявлено не было, однако женщина продолжала таять на глазах, словно свечка.

«К бабке-ворожке, что ли сходить, как советовал мне заведующий отделением?» – цеплялась девушка за последнюю надежду вернуть здоровье своей доброй и любимой мамочке.

Врачи городской больницы, где Таня работает медсестрой после окончания Уссурийского медицинского училища, в один голос заверяют: с ее матерью все в порядке. Органы функционируют нормально, никаких отклонений в организме нет. Они теряются чем можно лечить такую пациентку.

Недуг матери Таня стала замечать еще года три назад. Собственно это и послужило тому, что она поступила учиться не в мединститут во Владивостоке, где пришлось бы обучаться не менее шести лет, а в Уссурийское медицинское училище на фельдшерское отделение, которое окончила менее чем за три года.

Девушка сейчас об этом нисколько не жалеет, она имеет возможность помогать своей мамочке, постоянно быть рядом с ней.

Вот вылечит свою родненькую и тогда не исключено, что снова сможет возобновить учебу в мединституте, теперь, правда, уже в Университете, рассуждала Таня.

Несмотря на юный возраст – ей едва исполнилось двадцать лет, девушка уже довольно проницательный человек. А, став медиком, ее проницательность усилилась. Таня начала догадываться, материнская болезнь не телесная, а как говорят верующие люди – душевная. Она подтачивает и сжигает человека изнутри испепеляющим огнем.

Испробовав все имеющиеся лечебные средства, в том числе и «бабушку-ведунью» с ее травяными отварами, Таня поняла – лечение бессильно. Стала самостоятельно искать причину возникновения материнского недуга. Припомнился случайно, подслушанный ею родительский разговор:

– …Аннушка, ведь ничего не изменилось. Все остается по-прежнему. Ты же сама не пожелала уехать со мной.

– Зачем этот позор мне на голову? Я что ли виновата в том, что ты сделал меня калекой?

– Я каюсь в своем грехе, и знаю, что мне нет прощения. Я тебе тысячу раз говорил, что виноват, виноват и несу этот крест, словно Иисус на Голгофу.

– Для тебя уже Голгофа достигнута и без креста, ты обрел то, чего лишил меня в свое время.

Таня тогда ничего не поняла из того разговора и не придала ему значения. После него мама стала вялой, словно со сна, а однажды случайно заметила, как та, стоя у плиты, помешивая в кастрюле ложкой, незаметно смахивала слезы. Спрашивать у матери об их отношениях с отцом Таня не решилась.

Своих родителей она очень любила, считая их идеальной парой. Да и вообще, на взгляд Тани, у них была замечательная, благополучная семья. Единственным, отрицательным показателем благополучия была папина служба. Он редко наведывался домой, но на то была веская причина, оправданная особенностью его работы. А кто сейчас живет так, как ему хочется?

Таня утром вернулась с ночного дежурства. А это значит, что сегодня она целый день будет дома. И хотя мама предлагала ей прилечь отдохнуть, однако у нее совершенно не было желания спать. У девушки было распрекрасное настроение. И было отчего.

Во-первых, мамочка не лежала в кровати, как обычно, а одетая сидела в кресле и смотрела телевизор. Это уже отличный показатель. Значит, Таня быстро приготовит еду, и они вместе с нею позавтракают за одним столом. Во-вторых…, во-вторых…. Девушка, подошла к кухонному окну, прижала руки к груди, закрыла глаза, и счастливо рассмеялась. Ей вовсе не хотелось спать, несмотря на бессонную ночь. Но, какую! Она тряхнула головой, словно отгоняла мысли, с которыми вовсе не хотелось расставаться, развернулась и принялась за стряпню.