Людмила Толмачева - Солнце моё в белой панаме Страница 2

– Сечешь, Дэн? – размахивая вилкой с нанизанной на нее котлетой, возмущался Фунтиков. – Продуть с таким диким разрывом! Один – шесть! Это постараться надо, а? Они чо, в хоккей играли на футбольном поле? Лузеры, мать их!

– Тренера надо менять, – морщился Дэн, которому поражение любимой команды испортило немало крови.

– Да их всех менять надо, – заключил Фунтиков и с остервением голодного волка откусил полкотлеты.

– Стас, приходи завтра. Собираемся у меня. Родаки на юбилей шефа сваливают, вернуться не раньше часа, – подал голос Жандарев, первым разделавшись с обедом.

– Угу, – коротко согласился Стас, опустив глаза в стакан с компотом.

– Он сегодня не в себе, походу, – прокомментировал Дэн. – Какой-то рассеянный…

– С улицы Бассейной, – захихикал Жандарев.

– Жандарм, ты все стишки помнишь? – спросил Стас, которому надоело быть предметом насмешек.

– Какие стишки? – наморщил лоб Жандарев.

– К примеру, Бориса Заходера:

Стрекочет сорока, стрекочет —Никто ее слушать не хочет:Ведь в том, что болтает сорока,Нет никакого прока!

Прочитав стишок, Стас легонько шлепнул вилкой по макушке Жандарева. Парни так громко рассмеялись, что Эрна Витальевна решительным шагом направилась в их сторону, но они оказались проворнее – быстренько убрали подносы с посудой и выбежали из столовой.

2

Последние дни октября удивляли почти летним теплом. Сумасшедшее солнце золотило оставшуюся листву на деревьях, сверкало веселыми бликами, согревало и томило душу, будто хотело оставить добрую память о себе на всю долгую зиму.

Дача Борзуновых была готова к приходу зимы. Стас только что закончил сгребать опавшие листья в большую кучу, которую они с отцом собирались сжечь.

Он сел на теплую скамейку, огляделся и вздохнул, довольный проделанной работой. Слушая задорный птичий пересвист, доносившийся из поредевших крон яблонь и слив, Стас старался гнать мысли о Нике.

Прошел месяц, как она появилась в их классе. Этот месяц Стас приравнял бы к году жизни – столько событий и переживаний он вместил в себя, что и за год, пожалуй, в прежние времена, не набралось бы половины.

Каждое утро он с замиранием сердца входил в фойе школы, искал взглядом Нику и, если видел ее возле зеркала, расчесывающую свои золотистые волосы, испытывал сложное чувство радости и боли. Он радовался тому, что на свете живет эта девочка, зеленые глаза которой излучают волшебный свет. Радовался, что учится в одном с ней классе и может видеть ее в течение шести часов, пока идут занятия. Но боль… Она мешала свободно дышать, пронизывая юношу от макушки до пят. Каждое движение и слово, каждый взгляд Ники причиняли ему невыносимые страдания.

Роман Александрович, отец Стаса, поднес зажигалку к куче сухих листьев, и запах дыма приятно защекотал ноздри. Стас втянул в себя знакомый с детства воздух, пропитанный дымом костра, романтикой походов, счастьем беззаботного времени, когда не существовало этой боли, от которой нет спасения.

– Пап, можно тебя спросить? – неожиданно для самого себя сказал Стас.

– Валяй, сынок! – бодро разрешил Роман Александрович, подгребая листья к костру.

– Э-э… Я хотел сказать… А! Теперь уже не важно.

Роман Александрович внимательно посмотрел на сына, крякнул, поднимаясь с корточек, еще раз подправил что-то в полыхающем костре и подошел к скамейке.

– Поговорим?

Стас пожал плечами и слегка подвинулся, как бы предлагая отцу присесть рядом.

– У тебя неприятности в школе? – спросил Роман Александрович, закуривая и выдыхая первую струю дыма подальше от Стаса.

– Да как тебе сказать, – неопределенно ответил сын, – можно и так сформулировать.

– Сформулировать, значит, – усмехнулся отец. – А если я уже догадался? Можно озвучить?

– Валяй, – в тон ему ответил Стас.

– Ты влюбился, и теперь не знаешь, что с этим делать. Угадал?

– Почти, – покраснел Стас и опустил голову.

Роман Александрович помолчал, искоса посмотрел на суровый профиль сына, тяжело вздохнул.

– Сочувствую. Со мной было то же самое. В восьмом классе. Она не замечала моих терзаний. Но даже если заметила, легче бы мне не стало. Этим надо переболеть.

– Спасибо. Успокоил, – с легким сарказмом изрек Стас, не глядя на отца.

– У тебя все сложнее? – допытывался отец, стараясь не нарушать доверительную атмосферу.

– Нет повести печальнее на свете, – хрипло произнес Стас с кривой улыбкой. – Ладно, па. Закроем эту душещипательную тему. И так все ясно.

– Погоди, Стасик. Ничего не ясно. Ты хочешь, чтобы я снова терзал себя, как тогда, в восьмом классе? Но уже мыслями о тебе? Сжалься над моими сединами.

– Ну, во-первых, седин у тебя пока не наблюдается… А базарить на эту тему как-то… не по-мужски, что ли.

– Понимаю, – не сразу продолжил разговор отец. – Прости, что лезу в душу… Но ведь я у тебя один отец. И ты у меня один сын. Другого не дано. К кому тебе идти с вопросами? К другу? Что он может посоветовать, твой ровесник? И учти, бывают случаи, когда в одну влюбляются оба друга.

– Вот об этом я не подумал, – протянул Стас, засовывая руки в карманы куртки.

– Именно это произошло со мной.

– Да? В восьмом классе?

– Нет, на первом курсе института. А яблоком раздора стала твоя мама.

Стас удивленно свистнул, с интересом взглянул на отца.

– Да, твоя мама. В то время совсем еще девчонка. Такая, знаешь…

– Ну, маму я прекрасно знаю, можешь не расписывать.

– Да ни фига ты не знаешь, – отмахнулся Роман Александрович, сразу помолодев лет на двадцать. – Когда я ее впервые увидел, земля из-под ног ушла. Я просто поплыл. Как потом оказалось, не я один. Мишка, мой школьный друг, с которым вместе поступали, тоже втюрился. И именно он первым признался…

– Ей?

– В том и дело, что не ей, а мне. А я уже просто сгорал от своего чувства. На медленном огне поджаривался, как теленок на вертеле.

– И кто-то камень положил в его протянутую руку.

– А? Ну да. Примерно так и произошло. Он мне душу выкладывает, как на блюдечке. А я просто онемел. Ни бэ ни мэ не могу выдавить. Сижу как истукан.

– И что?

– А ничего. Было два друга и не стало. Через год, на практике под Ярославлем, наша девушка сама поставила точку в негласном поединке.

– Выбрав тебя?

– Да. Знаешь, что самое тяжелое в любви? Ревность. Одни говорят, что трудно сделать первое признание, другие твердят о невыносимости безответной любви. А по мне так нет ничего страшнее и разрушительнее ревности. Не дай бог, сын, впутаться в ее паутину. Завязнешь – пиши пропало.

– К счастью, синдромом Отелло не страдаю.

– Отелло это крайность, хотя и сегодня встречается довольно часто. Ревность так или иначе испытывает каждый. Важно не впадать в крайности, стараться быть выше своего эгоизма, доверять любимому человеку. Ну что, костер догорел. Поехали домой?

В пути они молчали, но в лифте Стас задал вопрос, как бы продолжая начатый еще на даче разговор:

– Кого, по-твоему, должна выбрать девушка – у кого понты круче?

– Это смотря какая девушка. Если она ценит только понты, то не стоит за нее бороться. Человека узнать надо. В разных обстоятельствах. И понять, нужен ли он тебе.

3

Эрна Витальевна объясняла новый материал, а Стас вспоминал отцовское предостережение о ревности: «Не увязни в ее паутине». Легко сказать. А как быть в реальной жизни? Ведь он ревновал. И еще как!

В классе сплетничали о новой парочке – Дике и Нике. У них даже имена рифмовались. Стас поморщился, будто у него заныл зуб. Только что, на большой перемене, он видел их возле столовой. Дик что-то говорил, а она стояла напротив, опустив голову и чему-то улыбаясь. Может, Бабенко объяснялся в любви? А она смущенно внимала с одобрительной улыбкой?

Стас стиснул зубы и закрыл глаза. Нет, у него разыгралась фантазия. Какой болван будет объясняться в чувствах возле столовой, на виду у всех, под бряканье посуды и запах жареного лука? Значит, речь шла о другом. Например, он звал ее на дискач или в киношку. Да, это ближе к истине.

– Борзунов! У тебя болят зубы? – раздался резкий голос прямо над ухом Стаса.

Он вздрогнул, открыл глаза и увидел строгое лицо Эрны Витальевны.

– Что-то в этом роде, – согласился Стас, чтобы только прекратить дальнейшие расспросы.

– Тогда бегом к врачу.

– Ничего, я принял обезболивающее. Потом схожу.

– Ну ладно. Продолжим.

Стас заметил, что Ника оглянулась на него, а потом зашепталась о чем-то с Маширенко. Девчонки захихикали в ладошки, но свирепый взгляд учительницы быстро пресек их веселье.

– Эй! – зашептал Дэн. – Чо, правда, зубы? Не гонишь?

– Нет.

– Чего «нет»? Нет – да или нет – нет?

– Ты как герой Михалкова в «Я шагаю по Москве».

– Точняк. Прикол оттуда. Не уходи от ответа.

– Чего привязался? Слушай Серну. Опять пару схватишь.

– Я давно хочу спросить: что происходит? Тебя будто мешком картошки по тыкве ударили.