Маша Царева - Свадьба на выбор, или Женихи в ассортименте Страница 2

– Он что, уже о свадьбе заговорил? – усмехнулась Алена, заранее предвкушая отрицательный ответ.

Вика сразу потухла и с преувеличенным энтузиазмом принялась гонять по деревянной тарелке стружку маринованного имбиря.

– А у меня вот такое чувство, – вздохнула Ярослава, – что моя жизнь скоро изменится… У меня так в детстве перед Новым годом было. Праздничное настроение. Ожидание чуда.

– Это как-то связано с толстым банкиром? – оживилась Вика.

– Не знаю, – задумчиво протянула Ярослава, – просто в последнее время я все чаще задумываюсь о том, что, в сущности, недовольна своей жизнью…

– Ну вот, опять завела свою шарманку, – вздохнула Алена, но Яся ее не слушала.

– … что я впустую трачу время, которого, если задуматься, не так-то и много. Что я достойна лучшего, чем каждую субботу ходить в «Галерею» на предмет с кем бы переспать. И что все может измениться. Достаточно приложить к этому небольшое усилие.

Нет зрелища более смешного и жалкого, чем тип весом центнера в полтора, важно рассуждающей о полигамной природе мужчин.

Тройной подбородок банкира Семенова был щедро выпачкан в масле: он с наслаждением вкушал куриные ножки по-мексикански, и, время от времени промокая сальные розовые губы салфеткой, разглагольствовал о любви. Вернее, не о любви в целом, а о женщине, с которой он жил уже месяца четыре, некой Наташе, по его словам, особе совершенно невыносимой.

– Я ей говорю: ну что ты строишь из себя Монику Белуччи? Она думает, что если у нее каблуки за пятьсот долларов, то она имеет право втаптывать меня в грязь. А все шмотки, между прочим, купил ей я. Ну кто она была? Так, стюардесска Кубанских авиалиний, я ее в командировке подобрал и в Москву перевез. Красивая, конечно, но красивых-то тысячи. А она кипятится и что-то от меня требует. Чтобы я отчитывался, где гуляю!

Ярослава украдкой посмотрела на часы. Возмущенный монолог банкира длился уже двенадцать с половиной минут. Она тоскливо подумала, что Семенов похож на чистенького своенравного поросенка. У него была розовая кожа классического гипертоника, аккуратный вздернутый нос, с обеих сторон зажатый тугими внушительными щечками, мелкие бурые глазки, почти затерявшиеся на его широком и плоском, как бабушкин блинчик, лице.

– Я говорю ей: на твоем месте могла бы быть любая другая баба. Ты ширпотреб, а не эксклюзив. Ты должна держаться за меня, потому что, если мне понравится кто-то другой, ты вылетишь из моей квартиры, как пробка. – Воодушевленный воспоминаниями о собственной смелости, толстяк грохнул кулаком по столу.

В их сторону начали подозрительно коситься официанты. Ярославе было стыдно, но воспитание и накопившаяся усталость не позволяли ей встать, соврать, что ей надо в туалет, оперативно смотаться подальше от этого места и забыть неудачное свидание, как ночной кошмар.

– Понимаю, – вежливо кивнула она, не вслушиваясь в его бредни и думая о своем.

О завтрашнем эфире, на который приглашен скандальный рок-исполнитель. Он знаменит тем, что хамит журналистам. Все его побаиваются, а редактор заранее посоветовал ей крепиться. Интересно, ее обаяние не произведет на него вообще никакого впечатления? Вот бы здорово было, если бы она ему понравилась. Тогда она была бы первой представительницей СМИ, с которой несносный «гений» поговорил бы по-человечески. И коллеги наконец разглядели бы за ее смазливой мордашкой крутого профессионала. Обидно, когда все вокруг плевать хотели на твое университетское образование, на твой талант, твой опыт и твою хватку только потому, что ты носишь лифчик четвертого размера и вместо того, чтобы строить из себя недотрогу, каждый вечер ходишь на свидания. Обидно, когда коллеги мужского пола относятся к тебе со снисходительностью на грани вожделения, а вся женская часть редакции ходит в буфет исключительно для того, чтобы обсудить твой целлюлит. Хотя, по большому счету, может быть, в их отношении есть некоторая доля истины. Ярослава не была ни маститым репортером, выискивающим сенсации, ни талантливым теледокументалистом. Просто очередная симпатичная мордашка голубого экрана, пешка творческого процесса, легко заменяемый элемент. Она не знала, как это исправить. Ее профессиональные обязанности были рутинными и простыми – задавать приготовленные редактором вопросы, направлять беседу в нужное русло, изображать гостеприимство и личную заинтересованность. Иногда она пробовала задавать гостям не редакторские, а свои собственные вопросы. Это не приветствовалось. Да и могла ли она придумать что-нибудь необычное? У редактора-то есть три часа на каждого гостя программы, за это время можно и Интернет перелопатить, и подумать хорошенько, и с самим героем программы проконсультироваться. А у нее – по пять гостей в день, о которых ей сообщают в самый последний момент. Редакторов четыре, а она – одна, и время у нее не резиновое.

– И вот такой момент наконец настал, – резюмировал банкир Семенов, взглянув на Ярославу, как ей показалось, вопросительно.

– Здорово, – неуверенно ответила она.

Семенов почему-то обрадовался, как будто бы услышал не стандартную вежливую реплику, а ответ, всю его жизнь изменивший.

– Ты правда так считаешь? – Он даже тарелку с недоеденной курицей от себя отодвинул. – Значит, мы с тобой сейчас выпьем самого лучшего шампанского!

Щелкнув мясистыми пальчиками («Господи, какой пошлый жест!» – содрогнулась Ярослава), он подозвал официанта и подрагивающим от непонятного ей волнения голосом заказал «Moet y Chardonne». Когда официант спросил, большую или маленькую бутылку они хотели бы видеть на своем столе, Семенов, помявшись, ответил, что маленькую. Ярослава поставила ему диагноз: жлоб. Неизлечимо.

– Нескромно так говорить, но почему-то я знал, что ты согласишься.

– На что именно? – насторожилась она. Наверное, все же надо было хотя бы из вежливости прислушаться, о чем он полчаса вдохновенно разглагольствовал.

– Стать моей женщиной, на что же еще, – приосанился поросенок, – ты не волнуйся, я человек порядочный. Наташку сегодня же выгоню взашей. Так что завтра утром можешь переезжать.

– Я… то есть… – растерялась Яся. – Вы имеете в виду, что завтра утром…

– … ты переезжаешь ко мне жить, – закончил за нее банкир, – давай за это и выпьем. За твою новую жизнь.

Она хотела возразить, но он выставил вперед две пухлые ладошки, демонстрируя тем самым, что разговор окончен.

– Нет, не надо меня благодарить. – Он скромно потупился, как будто бы Ярослава собиралась вручить ему международную премию за заслуги в области культуры и искусства, а он решил кокетливо преуменьшить собственную значимость. – Понимаю, сейчас ты слишком растеряна. Еще бы – вчера никому не известная телеведущая в дешевом платьишке, а сегодня – любовница уважаемого человека. Ты будешь жить в роскошном коттедже, у тебя будет личная круглосуточная прислуга, водитель, охранник и портниха. Тебе больше не придется носить ширпотреб. Я же знаю, как вы, женщины, относитесь к одежде, – он самодовольно усмехнулся.