Наталия Миронина - Трудное счастье Калипсо Страница 2

– Нет, ну а как иначе?! Мы ее не знаем, там материальные ценности. Вдруг она что-нибудь унесет. Нам же отвечать потом. – Ирина Анатольевна Бажина, дама лет пятидесяти, самая старшая из всех и неформальный лидер, с аппетитом поедала эклер.

– Да, ладно тебе, Ирка, что она унесет?! – Юля Нестерова, черноокая красавица с копной медно-каштановых волос, насмешливо посмотрела на Бажину.

– Неважно, – Ирина Анатольевна оторвалась от эклера, и после этих слов стало понятно, что мелкие дрязги, интриги и пакости делают жизнь этого небольшого дамского коллектива интересной.

– Ну, закрывать, может, и не надо было. Вдруг человек закрытых пространств боится? – неуверенно произнесла Ольга Резникова, младший библиограф. Коллектив ее не любил за обилие больничных листов.

– Тогда пусть прыгает из окна, – солдафонски пошутила Люда Шилова. Миниатюрная шатенка Люда проработала в этом отделе всего полгода, но четко поняла расстановку сил и уяснила, какой род шуток здесь любят.

Коллектив почти дружно рассмеялся.

– Нет, вот откуда она взялась? – Бажина приступила ко второму эклеру.

– Из института. Ирка, тебе же все объяснили. – Юля Нестерова повела плечами – она давно заметила, что на нее смотрит сидящий за угловым столиком господин. К мужскому вниманию красавица Юля привыкла. Поклонников у нее было не счесть, а вот замуж почему-то к своим тридцати пяти годам она не вышла.

– Понятно, из института. Но кто-то ее продвинул?

– А какая теперь разница?

– Может, у нее любовник какой-нибудь солидный? – Бажина в сомнении воззрилась на третий эклер, который собиралась отнести домой.

– При крутом любовнике дома сидят, по магазинам ходят, тряпки покупают, а она в библиотеку устроилась, – отрезала Люда.

– Верно. И потом, она такая мышь. – Бажина все-таки отложила третий эклер.

– Не скажите. У нее приятная внешность. – Юля Нестерова великодушно разрешила себе быть объективной.

– Ой, господи?! Да что ты нашла там?! Ни волос, ни глаз! – Люда таким образом сделала комплимент Юле, которая гордилась красотой своих волос и глаз.

– Нет-нет. У нее хорошая фигура. Волосы, конечно, можно было бы посветлее сделать. А то такой у них цвет неопределенный. А черты лица хорошие, немного резкие, но правильные. Ладно, пойдемте, а то человека заперли там.

Когда коллектив вернулся, в кабинете никого не было. Казалось, Светлана так и не заметила, что ее заперли. С огромной охапкой английских журналов она появилась из соседней комнаты только спустя минут тридцать и как ни в чем не бывало уселась за свой стол. Юля Нестерова с Бажиной переглянулись – похоже, демарш не удался. А может, выдержка у новенькой железная?!

В последующие три недели доброжелательные коллеги перепробовали все: они не здоровались по утрам, не отвечали на ее вопросы, даже когда очередной посетитель требовал у нее то или иное издание. Светлана переживала, но виду не показывала. Только вечером, сидя в машине Пашки Соколова, она могла пожаловаться:

– Я не пойму, что им не живется? Деньги получают не такие плохие, условия работы – отличные, не во всяком банке такое встречается. Личная жизнь у всех есть. Наверное. Что они ко мне прицепились?

Пашка, лавируя в московских пробках, думал, что все эти чертовы бабы Светлане завидуют. Завидуют, что она такая молодая, высокая, худенькая. Завидуют ее внешности. Завидуют, что у нее все еще впереди. Вслух же он рассуждал о странностях человеческой натуры. Светлана его слушала рассеянно, как будто и не обращалась к нему с вопросом. Впрочем, Пашке было достаточно того, что она сидит с ним рядом, что дорога домой длинная, а значит, они будут вместе почти до позднего вечера. Заезжать за ней он взял за правило после того, как она в телефонном разговоре пожаловалась на долгую дорогу до метро. Пашка с готовностью поменял свой привычный маршрут и теперь, делая небольшой крюк, подгонял свой щегольский автомобиль прямо к центральному входу библиотеки. Почти каждый вечер он тешил себя надеждой, что сможет наконец объясниться в любви и, может, даже сделает предложение. Светлана чувствовала отношение Соколова, но вела себя ровно, не обманывая его ожиданий.

Через пару месяцев коллектив оценил Светлану Никольскую по достоинству. Случилось это в тот день, когда из одного посольства поступил запрос на журналы по искусству пятидесятых и шестидесятых годов. Задание было не из приятных. Требовалось найти статьи определенных авторов. Иными словами, следовало пересмотреть все авторские и тематические каталоги, залезть в недавно созданную базу данных, а если это не поможет, вручную листать журнал за журналом в поисках нужного материала. О задании Светлана узнала последней – ее задержали у начальства. Вернувшись в отдел, она застала всех бегающими от стеллажа к стеллажу.

– Что-то случилось? – она повернулась к Люде, которая уткнулась в монитор и нервно щелкала мышкой.

– Ищем статью Тобиаса Стенсона. Ту самую, знаменитую, о культуре. Приблизительно шестьдесят четвертый год.

– Нет, шестьдесят пятый, самый конец, декабрь месяц. Думаю, после числа пятнадцатого.

В отделе повисла тишина. На Светлану опять уставились пять пар глаз. Но только на этот раз в них читалось уважение. С этого момента Светлана стала полноправным членом коллектива. Однако ее поведение не изменилось – она по-прежнему держала небольшую дистанцию, не входила ни в какие дружеские отношения и недружественные коалиции. И это тоже вызвало всеобщую симпатию. Но Свете приятней всего было общаться с Юлей Нестеровой. Они теперь часто ходили вместе на обед, кофе, просто сидели в сквере рядом с библиотекой. Бажина, отчасти лишившаяся подруги, Светлану все-таки недолюбливала.

Юля была дамой начитанной, отлично разбиралась в литературе, прекрасно знала музыку, имела острый ум и язык. В общем, совсем не походила на классический образ библиотекарши. Впрочем, и само заведение, в котором работали девушки, на библиотеку было мало похоже – руководство сделало все, чтобы превратить ее в научно-исследовательский институт гуманитарной направленности. Глядя, как Юля умело кокетничает с посетителями, как она независимо прикуривает сигарету во время их обязательного кофе в кондитерской, как она деликатно отваживает особо назойливых поклонников, Светлана испытывала жгучую зависть. Ей начинало казаться, что в свои двадцать два года она еще ничего не видела, не испытала, не пережила. «Ну, кроме Пашки Соколова», – мысленно добавляла Светлана. Пашка Соколов, ее верный оруженосец, как объект любви не рассматривался ею.

Светлана Никольская была девицей. В самом прямом, медицинском смысле этого слова. «На фоне всеобщей распущенности этот факт просто ошеломляет!» – В институтской поликлинике, где Светлана проходила диспансеризацию, врач-гинеколог поделилась удивлением с медсестрой. Врач даже не догадывалась, что это обстоятельство чрезвычайно смущало Светлану, заставляло ее комплексовать. Причем чем дальше, тем больше. Изредка встречаясь с молодыми людьми, она со страхом представляла интимные встречи, неподдельное удивление партнера, а еще больше ее пугали последствия. Ее невольно сохраненное целомудрие, то качество, которым непременно гордились бы еще пятнадцать лет назад, теперь казалось непреодолимой помехой на пути к личному счастью. «Что я объясню ему?» – думала Светлана, глядя на очередного поклонника. – Что я себя берегла, ждала большую любовь? Ерунда, только насмешишь человека. Так он и поверил. Ведь будет считать, что никому никогда не нравилась и что никто никогда за мной не ухаживал». Светлана, напуганная возможным поворотом событий, на всякий случай напускала на себя холодность и высокомерие, отбивая у молодого человека желание за ней ухаживать.