Алина Зарайская - Мама, я доктора люблю Страница 2

«Неотложка» приехала минут через десять и, хотя врач и санитары действительно удивились, что их вызвали по такому поводу, Анжелу все-таки положили на носилки и увезли в городскую больницу, успокоив разволновавшихся родственников тем, что, как только наложат гипс, девушку сразу отпустят домой.

— Надо бы кому-нибудь с ней поехать.

— Сейчас, — с готовностью отозвался отец, — я мигом, только пальто накину!

— Мама, папа, не надо со мной никуда ехать! Ведь ничего опасного. Не на операцию же меня везут. И гостей нехорошо одних оставлять. Они и так редко приезжают. Мне совсем стыдно будет. Оставайтесь оба, а я вам позвоню, как только что-нибудь выяснится.

— Ну, Бог с тобой! Только позвонить не забудь! И не вздумай стесняться, если понадобится что-нибудь, — сразу же скажи.

— Хорошо. Обещаю. Да не сходите вы с ума! — не выдержала и рассмеялась Анжела. — У вас такие лица, словно вы меня не в травмпункт, а на фронт отправляете.

В машине было тепло, пахло нашатырем и свежими бинтами. Анжела смотрела в темные окна на мелькавшие фонари и весело переговаривалась с санитарами, которые явно учились в каком-нибудь медучилище и были не прочь прокатиться с такой красивой и приветливой пациенткой.

После приемного покоя, где Анжела с пузырем со льдом на распухшей ноге провела несколько неприятных минут среди таких же «убитых» братьев и сестер по несчастью и нервных врачей, Анжелу поместили в палату на втором этаже. Ее соседками оказались две пожилые разговорчивые женщины, сразу же начавшие охать и жалеть новую больную, несмотря на то, что у них были гораздо более серьезные травмы. Через полчаса Анжелу осмотрел дежурный врач, потом принесли ужин, оказавшийся, как ни странно, очень вкусным. К половине девятого в больнице все затихло. За окнами было совсем темно, и Анжелины соседки уже дремали. Девушка приготовилась к томительному бездеятельному и бессонному лежанию, но неожиданно поняла, что тоже засыпает, хотя еще десять минут назад о сне и думать было нечего.

«Наверное, это спокойная больничная атмосфера на меня так подействовала», — подумала Анжела уже в полудреме и погрузилась в грезы — сначала о том, что там сейчас дома, а потом об умном, добром и красивом мужчине, которого она, конечно, скоро встретит и с которым они проживут долгую счастливую жизнь. Этот мужчина почему-то упорно представал перед ней в элегантном белом летнем костюме. На вид ему было около сорока, он был очень, совсем не по-вестюжански, галантен и говорил какие-то странные нерусские слова. Анжела, знавшая только немного английский, не могла их понять, но ей казалось, что именно так, певуче, говорят на родине обожаемых ею Петрарки и Данте. В неразборчивой, но явно поэтичной речи незнакомца Анжеле так и слышались еще чуть ли не в детстве выученные наизусть:

О вашей красоте в стихах молчуИ уповать не смею на прощенье,И, полагаясь на воображенье,Упущенное наверстать хочу.

Или:

Благословен день, месяц, лето, часИ миг, когда мой взор те очи встретил!Благословен тот край и дол тот светел,Где пленником я стал прекрасных глаз!

И еще сотни других чудесных строк, которыми так восхищалась сначала совсем юная девушка, потом очаровательная студентка, не сводившая глаз с преподавателя, а теперь и взрослая красивая женщина.

Глава вторая

Утром Анжела чувствовала себя отдохнувшей и полной сил. Если бы не нога, до которой невозможно было даже дотронуться, она непременно поехала бы куда-нибудь за город погулять или на дачу — готовить участок к лету. Тем более что за окном сияло пронзительно голубое небо, а на кустах сирени заливались какие-то небольшие, но очень веселые птички. Но вместо великолепия свежего апрельского воздуха и леса, пахнущего влажной землей, Анжелу ждал кабинет хирурга и унылые прогулки на костылях. Она тяжело вздохнула, когда медсестра посадила ее в кресло и покатила по длинному светлому коридору.

Слева проплыло огромное, от пола до потолка, окно эркера, за которым разливалась синева неба, чернели мокрые, пахнущие весной ветки, а впереди уже белела дверь хирургической. Анжела отвернулась от окна и представила унылую комнату с холодно блестящими инструментами и равнодушным врачом с холодными глазами и руками.

«Боже мой! Ну почему именно весной?! — с тоской подумала она. — Когда столько дел на даче, где родителям без меня не справиться! Когда можно взять не больничный, а отпуск и съездить куда-нибудь отдохнуть! Наконец, именно тогда, когда все оживает, расцветает, когда больше всего хочется быть красивой и энергичной, влюбляться и быть любимой!»

Высокая дверь широко распахнулась, кресло плавно прокатилось по кафельному полу и остановилось напротив окна, у которого стоял высокий худой мужчина в длинном зеленом халате. Он медленно, словно нехотя, повернулся в сторону пациентки и оценивающе посмотрел на нее, потом кивнул медсестре, давая понять, что она свободна, и только потом негромко, но отчетливо произнес:

— Доброе утро.

— Доброе, — ответила Анжела и очаровательно улыбнулась.

Доктор внимательно взглянул на нее и как-то неопределенно, но не очень доброжелательно усмехнулся. Анжела не обратила на это никакого внимания. Она завороженно смотрела на густые черные волосы и горячие, хоть и неласковые, темные глаза хирурга. Все сожаления о невозможности наслаждаться весенней природой исчезли, будто их вовсе и не было. Анжеле сразу же стало казаться, что она обрадовалась своей травме еще в тот самый момент, когда попыталась встать из лужи и ощутила сильную боль в лодыжке. Теперь она свято верила, что все время со вчерашнего вечера было наполнено хорошими предзнаменованиями — просто она их не заметила или неправильно растолковала. И вот теперь сбылось все, что предсказывали ей радостно мяукнувший котенок, забота родителей, улыбки санитаров, чириканье воробьев за окном, звеневшая по утрам капель. Прекрасный принц ее снов и мечтаний был перед ней, и она будет с ним во что бы то ни стало!

От сладостных дум Анжелу оторвала резкая боль, как кинжалом пронзившая ногу. А через мгновенье она почувствовала на щиколотке сильные холодные пальцы, быстро и умело ощупывающие кость.

— Видимо, порвано ахиллесово сухожилие. Скорее всего, придется недели три полежать в больнице, а потом ходить на костылях еще месяца полтора. — Голос врача не выражал ни радости, ни сожаления — он просто констатировал факт. — Вера Николаевна! — позвал он медсестру. — Везите больную на рентген, а потом сразу обратно ко мне.