Люсьен Гольдберг - Девочки мадам Клео Страница 2

– Подобное случается, когда кто-то продает свою душу.

– Что?

– Я согласилась написать мемуары и издать книгу в Штатах.

– Слышал. Скажите, дорогая, почему вы решились на это?

– Деньги, Ален, деньги. На мне висят миллионные налоговые долги.

Тень недоверия пробежала по суровому лицу капитана полиции.

– Но почему же вы не заплатили их? Ведь вы так богаты, Клео! Зачем вам продавать свои тайны? Продайте какую-нибудь картину или что-нибудь из драгоценностей.

– Правительство говорит, что мои деньги порочные. Они нажиты непристойным трудом, и если я воспользуюсь этими деньгами, то это будет воспринято как доказательство преступной деятельности и меня отправят за решетку. Разумеется, если я не выплачу долги, меня все равно отправят за решетку! – Клео едва заметно грустно улыбнулась. – Ну вот, теперь вы знаете, почему я вынуждена продать свои тайны.

– И не только свои.

– Да. – Мадам Клео вздохнула и взглянула на наручные часы. – Мне давно пора домой, Ален. Я просто теряю сознание.

– Конечно, – сказал он, беря ее под руку, когда она направилась к его машине. – Я понимаю.

Мадам Клео взглянула на него и молча прикоснулась к его щеке тыльной стороной ладони. Жест этот отчасти означал благорасположение, отчасти извинение за то, что она поневоле солгала ему. Ей было доподлинно известно, кому принадлежат другие зажигалки от Картье. Но к тому времени, когда ее старинный друг узнает, что она ввела его в заблуждение, она успеет завершить задуманное.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Питер Ши, сотрудник журнала «Четверть часа», закрыл папку с гранками, вложил ее в карман спинки расположенного впереди кресла и закрыл глаза. Теснота раздражала. Воздух в авиасалоне первого класса был таким же спертым, как и в туристическом. Пока самолет битый час стоял на взлетной полосе аэропорта «Монтего-бей», кондиционеры не включались.

Он открыл глаза ровно настолько, чтобы найти маленький, скверно пахнущий предмет, который на авиалиниях именуется подушкой. Нечто интересное привлекло его внимание, когда он пристраивал этот предмет между плечом и щекой.

В правой секции первого класса полулежали мужчина и женщина. Казалось, их головы вот-вот поглотят друг друга. Тела скрывал длиннополый белый шелковый плащ, от бурного движения рук и ног ткань ходила штормовыми волнами. Время от времени женщина томно постанывала и извивалась. Каждому было ясно, что приятель женщины довел ее до состояния неистового сексуального возбуждения.

Вылет самолета задерживался именно из-за этой парочки. Так, по крайней мере, чуть раньше сказала стюардесса, отвечая на вопрос Питера. Весть, что они ждут важную персону, подстегнула Питера Ши, который зарабатывал на жизнь своим любопытством.

Когда парочка наконец взошла на борт и была, как требует церемониал, препровождена к своим креслам, Питер поднял голову и выпучил глаза от изумления. Он сразу узнал их обоих. Мужчина, покровительственно обнимавший женщину за талию, был известным нью-йоркским финансистом и преуспевающим брокером по имени Джон Уэслк Эйлер, или Черный Джек, как его, не без причины, прозвали еще в войну – в какую же по счету, дай Бог памяти, – ну да, во вторую мировую.

То, что женщина – не миссис Эйлер, Питер знал точно. Ему она была известна как Кристина. Однажды она послужила главным источником информации для его очерка о голливудском скандале, связанном с наркотиками. Блистательная, в высшей степени искусная и дорогостоящая «девушка по вызову».

Он знал достаточно и о Джеке Эйлере, чтобы питать к нему отвращение. Репутация надменного, лицемерного и богатого Эйлера была почти безукоризненной.

Питер достал маленький карманный блокнот и сделал пометку: переговорить со своим редактором относительно очерка о Черном Джеке – Эйлере. Путешествие с «девушкой по вызову» никак не соответствовало его имиджу, оплаченному достаточно щедро, чтобы быть общеизвестным.

Это маленькое открытие доставило Питеру радость и подняло настроение. Он любил сталкиваться с подобными проявлениями человеческой слабости. Умение видеть и слышать все, что достойно внимания, было и его работой и его натурой.

Он начал мысленно набрасывать контуры будущей статьи об Эйлере. Сюжет привлекал его образцовой иронией: человек, жаждавший и добившийся публичного признания, справляет свое интимное дело у публики на виду. И более чем пикантно, что его партнерша – «девушка по вызову». Для Питера Ши такой сюжет содержал в себе и нечто сугубо личное. Реванш.

Он отпил глоток виски и задал себе вопрос: а возможен ли вообще какой-то реванш после всего – болезненного разоблачения, самобичевания, принародной исповеди? Неужели прежняя потребность самоутверждаться и неуемное стремление всегда быть первым среди коллег сменились жаждой мести? Весьма вероятно, отвечал он сам себе. Почему какой-то Черный Джек не может быть наказан за поступок, едва не погубивший Питера? Почему такой человек, как Эйлер, может позволить себе бесстыдно выставлять на обозрение свою похоть, тогда как самое мимолетное из всех любовных приключений Питера довело его до глубин безысходности и почти полного разрушения личности?

Прошло без малого три года, и он научился справляться с этим. Да так ли?

Гнев, едва не погубивший его, теперь смягчился – помогли внезапное «озарение», счастливое стечение обстоятельств и время. Однако зрелище, разыгрывавшееся перед его взором, вызвало характерную для былой поры реакцию, и бесы, которые, как ему думалось, окончательно утихомирились, восстали вновь.

Питер Ши был последним ребенком в Южном Бостоне, заболевшим полиомиелитом. Во всяком случае, так было написано в заметке, вырезанной матерью из «Глоуб». Она хранила ее в своем альбоме вместе с фотографиями, сделанными во время акций, проводившихся его отцом и Клубом Полицейской Службы по сбору средств для лечения Питера с помощью физиотерапии.

По иронии судьбы, как раз в то время, когда температура малютки Пита подскочила к опасной отметке в сорок градусов, некая лаборатория проводила последние испытания чудодейственной вакцины доктора Солка.

Болезнь продержала Питера в постели три года. Когда наконец он опять смог ходить, одна нога оказалась чуть короче другой. Еще в школьные годы он постарался сделать хромоту менее заметной, вырабатывая пружинистую походку, которая напоминала развязноманерную поступь молодого петушка, только что победившего в отчаянной драке. В памяти Питера навсегда запечатлелись жестокие реплики и обидные слова, вроде «шатунок» и «вертижопый», которые он слышал от сверстников на школьном дворе. Никто, кроме него самого, и не подозревал, как разрывается его сердце от сознания, что он не такой, как все.