Анна Богданова - Юность под залог Страница 2

Утром Дроздомётова проснулась в крайне возбужденном состоянии. Бодрая, полная сил и энергии, несмотря на дурно проведенную ночь, она была готова к самым решительным действиям.

Аврора Владимировна первым делом достала из шифоньера сберегательные книжки (эта манера хранить документы под стопкой чистого постельного белья перешла к ней от родительницы – Зинаиды Матвеевны), проверила сумму, число и, довольно кивнув головой, аккуратно положила их вместе с паспортом во внутренний кармашек сумки цвета недозрелого банана. Этот кивок означал одно: что подошло время снять ежеквартальные проценты с двух книжек – этой суммы вполне хватит и на стол с креслом, и на пропитание. Спасибо покойной Татьяне Романовне – матери Сергея Дроздомётова, которая неожиданно для всех оставила после себя внушительный капитал. Ах, если б только покойная знала, что ненавистной невестке (которая, кстати сказать, два года ходила за ней, как за малым ребенком, подсовывая утку и кормя с ложечки) достанется ровно половина от ее накопленных (совершенно непостижимым образом) денег, – воскреснув, она б захотела умереть снова.

Наша героиня твердо решила обустроить свой кабинет ничуть не хуже, чем у известной писательницы любовных романов, – она даже прикинула, какую фотографию поставит в рамочке напротив себя – там, где они с дочерью на фоне ...ского монастыря. «Это намного практичнее и рациональнее, чем покупать очередной золотой комплект с искусственно выращенным сапфиром», – так думала она, выходя из дома. Если честно, то серьги с кольцом Авроре Владимировне хотелось ничуть не меньше кресла со столом – у нее с юности, нет, пожалуй, даже с детства была слабость к такого рода безделушкам. Еще будучи ребенком, она пообещала своим обидчикам сестрам Таращукам, у которых мать работала на ювелирном заводе и таскала им оттуда всякие железные колечки с разноцветными стекляшками (а те раздавали их девчонкам во дворе – всем, кроме Авроры), что когда вырастет, то у нее будет колечко на каждом пальчике не только на руках, но и на ногах! И обещание это сдержала! (Ведь она человек слова!) Более того, Дроздомётова порой удивлялась: и отчего у человека всего два уха? Было хотя бы четыре пары. Тогда она имела бы возможность показать свои лучшие серьги...

И, конечно, если б не увиденное по телевизору интервью со знаменитой романисткой, наша героиня, не задумываясь, приобрела бы комплект с сапфирами. Во-первых, покупая золото, надежно вкладываешь деньги, во-вторых, если, не дай бог, останешься на старости лет без куска хлеба, с золотом не пропадешь – даже в войну его можно было обменять на продовольствие. А в-третьих... В-третьих, это просто красиво. Так думала Дроздомётова всегда – даже тогда, когда еще не была Дроздомётовой.

Но теперь все изменилось. После написания первой книги мемуаров она вдруг почувствовала себя другим человеком – она ощутила себя писателем. Более того, писателем не простым, не каким-то там бумагомарателем, борзописцем и щелкопером, а избранным кем-то свыше сочинителем.

Если раньше, буквально год тому назад, она тяготилась одиночеством, с тоской вспоминая прошлое, ненавидя настоящее и совершенно не представляя будущего, то сейчас все занимало ее: привычные вещи, предметы и явления порой кажутся ей чудом. К примеру, укладывая на сковородку куски обыкновенной говяжьей печени, Дроздомётова не может не сравнить их с медузами. Недавно построенный дом со шпилем, который так раздражал и бесил ее полтора года назад, она воспринимает по ночам в свете полной луны не иначе как готический замок где-то на краю земли, в котором уродец хозяин заточил прекрасную девушку и требует от нее страстной любви. Девушка сопротивляется, отказывается от пищи, не разговаривает – одним словом, держится изо всех сил, а уродец хохочет на весь замок-многоэтажку гомерическим смехом, приговаривая:

– Все равно моя будешь! Поняль? Да?

Иногда в сознании Авроры Владимировны происходит некоторое смещение – в несчастной гордой девушке она видит себя в молодости. И настолько входит в роль несуществующей заложницы, что порой даже плачет от обиды и злости на уродца в свою поролоновую противоаллергическую подушку.

Согласитесь, с таким богатым воображением и буйной фантазией грех не стать настоящей писательницей. Остался сущий пустяк – отшлифовать, выработать и довести до идеала свой стиль. Но с опытом это придет. Делов-то!

Посему теперь Авроре Владимировне непременно нужны были стол и кресло – настолько, что она даже отказалась от золотого комплекта с сапфирами (!).

Сняв в сберкассе проценты, она примчалась домой и кинулась к телефону – обзванивать своих приятельниц и знакомых (подруг у нее к пятидесяти одному году не стало – все они растерялись, растаяли на тернистом жизненном пути, выпали, подобно гнилым зубам в старости).

Дроздомётова набрала номер Вероники Александровны Бубышевой – женщины глубоко несчастной, основным занятием которой в ее шестьдесят с небольшим лет было перекатываться в кровати с одного бока на другой, засыпать под орущий телевизор и поглощать шоколадные изделия не то что в неограниченных, а в неконтролируемых количествах. Ее горе было зарыто в далеком 1992 году. В то роковое лето от нее ушел любимый муж Ларион, с которым они прожили душа в душу двадцать лет, – ушел к другой женщине. И не сказать чтоб уж очень молодой, красивой или богатой – так, ничего особенного. Просто она как-то случайно забеременела от него (да-да, он именно так и объяснил все супруге).

– Как? И что же теперь? – ничего не понимая, вопрошала Бубышева. – Ты ведь категорически не хотел детей! Я ж от тебя пятнадцать абортов сделала! – перешла в наступление она, но ни удивление, ни наступление – ничто уж не могло изменить сложившуюся ситуацию. Ларион ушел. Что только не делала Вероника Александровна! Она ревела белугой, она следила за теперь уже чужим мужем, она звонила ему на работу и угрожала. Она даже травилась: выпив горсть снотворных таблеток и предварительно сообщив по телефону бывшему супругу о своем безумном поступке, Бубышева улеглась на диван и, приняв красивую, полную неги и печали позу, принялась ждать (скорее все-таки Лариона, чем смерть). Он, конечно, приехал, вызвал «Скорую», Веронику Александровну промыли, спасли, и с тех пор Ларион разрывается на две семьи, а Бубышева никак не может понять, что же все-таки произошло в девяносто втором году? С тех пор минуло почти пятнадцать лет, а приятельница Авроры Владимировны заедает свое горе ежедневно и беспричинно плачет с завидной стабильностью – с восемнадцати до двадцати часов, ходит к гадалкам и экстрасенсам в надежде вернуть любимого супруга, который теперь, после стольких лет одиночества, вряд ли ей нужен. Дело в том, что Вероника Александровна за это время превратилась в закоренелую эгоистку и не может отказать себе даже в самой пустяшной мелочи. Но сама она вряд ли об этом догадывается.