Елена Гайворонская - Тет-а-тет Страница 2

Евгения…

– Привет, Евгения, – сказал он. – Надо же, где встретились!..

– Макс? – Удивленный взгляд, радостная улыбка. – Боже мой, сколько лет, сколько зим!

Кажется, она не лукавит. Так и не научилась? Неужели она и впрямь рада его видеть? Как воспоминание юности, дальней, светлой, беззаботной, когда все еще впереди и жизнь прекрасна и удивительна. А он? Кажется, он тоже ей рад. Так странно: он почти не вспоминал о Евгении все эти годы, будто ее и не было никогда. Не вспоминал. Но и не забывал ни на миг. Оказывается, так тоже бывает…

Отец Максима Протасова был военным летчиком. Мать – врачом-гинекологом. Семья моталась по гарнизонам. Пять лет здесь, пять лет там. Максим привык к кочевой жизни с потертым чемоданом в коридоре, к калейдоскопу городов, домов, квартир, друзей. Однажды отец пришел домой сияющий, как новенький рубль, слегка навеселе, торжественно сообщил, что удалось договориться – следующим пунктом назначения будет Германия. В эпоху железного занавеса это известие вызвало фурор. Мама даже помолодела: прихорашивалась, перебирала наряды, а отец радостно восклицал, что все старье надо оставлять дома – за границей новое купим.

Летный гарнизон, в котором поселилась семья Протасовых, напоминал деревню: все здесь знали друг друга и друг о друге. Несколько скучных блочных пятиэтажек, поликлиника, клуб да школа – вот и все, что видели доблестные советские воины. По периметру гарнизон был огорожен высоким бетонным забором, увенчанным колючей проволокой. За забором простиралось поле, за полем лес, а уже за лесом, через пару километров, находился крохотный немецкий городок, который и на карте было не отыскать. До Берлина можно было раз в неделю добраться специальным автобусом от комендатуры. Так что, собственно говоря, желанную заграницу Максим практически не повидал. Зато он стал играть в волейбол и выучил язык. Их юношеская сборная частенько выезжала на игры со сборными немецких школ и нередко обставляла бюргеров. Макс был одним из лучших игроков, и командование пообещало его отцу по возвращении в Союз дать «путевку в жизнь» способному пацану – направить его через спорткомитет в вуз. Это было актуально – папашин дембель приходился как раз на окончание Максом средней школы. Военная карьера его не привлекала: Максиму смертельно надоело кочевать, хотелось иной, размеренной, стабильной гражданской жизни. Он мечтал закинуть чемодан на антресоли, оборудовать свою комнату нехитрыми тренажерами и знать, что это навсегда. Поразмыслив, Максим замахнулся на иняз. Немецкий у них вела классная руководительница Екатерина Григорьевна – мировая тетка: веселая, добродушная, с короткой стрижкой, стильной оправой очков, спортивной фигурой, затянутой в джинсы, – она и впрямь походила на немку. Екатерина Григорьевна была искренне влюблена в свою работу: постоянно выдумывала викторины, разыгрывала сценки, ставила пьески на немецком – не захочешь – заговоришь. Уезжая, она дала ученикам свой телефон и адрес в Москве: будете проездом – звоните и заходите. Хороший уровень знания языка плюс помощь спорткомитета – это хороший набор для абитуриента – так самонадеянно рассуждал в то время Максим. Из Германии отца дембельнули в Бологое под Питером – тогда еще Ленинградом – на постоянное место жительства, на пенсию. Отец малость побурчал – хотел вернуться в родную Астрахань, к теплу и фруктам. Но мама обрадовалась: в Питере куда больше возможностей для сына.

Питер показался Максу фантастической сказкой наяву. После полуказарменного, огороженного колючей проволокой гарнизонного бытия, в котором все – от домов до улиц – было прямолинейным, незатейливым и неинтересным, он бродил по узким старинным улочкам, каждая из которых будила фантазию, несла в себе сокровенную тайну и очарование минувших веков. С наслаждением вдыхал он сырой, местами отдававший болотом воздух, разглядывал облупившиеся фасады исторических зданий, и картины прошедших эпох, порой жестоких, порой прекрасных, проносились в его воображении. Макс поднимался с первыми лучами солнца, садился на электричку до Питера и возвращался домой только поздно вечером – уставший, обалдевший, опьяневший от переизбытка впечатлений. Казалось, что он никогда не насытится этим городом. Но приближались экзамены. Макс взялся за книги и впервые почувствовал страх. С утра до ночи он долбил немецкий и все же боялся, что в большой Северной столице найдется немало ребят, способных его обставить. В маленьком гарнизоне он был первым учеником, а здесь, среди поражающих воображение дворцов, внезапно ощутил себя серой посредственностью. Тогда маме пришла в голову отличная идея: отправить мальчика на время погостить к одинокой пожилой отцовской родственнице Антонине в Балашиху, а заодно связаться с немкой Екатериной Григорьевной и взять у нее несколько частных уроков. Тетя Тоня искренне обрадовалась Максиму. Вместе с ним в тихую, заставленную старенькой мебелью и дорогими сердцу безделушками квартирку ворвалась брызжущая энергией молодость.

Вечером Макс позвонил немке, та пригласила в гости. Все складывалось как нельзя лучше. Впервые в жизни Максим отправился в Москву.

Он ожидал, что столица поразит и ошарашит его не меньше Питера. Но его ждало разочарование. Москва оказалась огромной, шумной и неуютной. Подземка глотала человеческую толпу, сминала, комкала и равнодушно выплевывала ее на нужной станции. Станции были красивыми – намного краше питерских, но казались холодными залами музея, далекими и равнодушными – с вознесшимися над шумящей толпой потолками, с колоннами и мозаичными картинами над суетливым человеческим потоком. Жарким майским днем закатанный в асфальт город был душен, чадил выхлопами, заставлял обливаться потом и чихать от едкой дорожной пыли. Чахлые тополя не спасали положения, только вяло трепетали иссохшей листвой. Макс брел по указанному адресу и думал, что в Москве нет ничего хорошего, и уже начинал считать дни до возвращения домой.

Дом, в котором жила немка, располагался в тихом зеленом дворике. На лавочках у подъездов сидели бабушки, щурились на солнце жирные коты, не обращая ни малейшего внимания на крутившихся неподалеку не менее толстых голубей, дети возились в песочнице и качались на деревянных качелях. Это была совсем другая Москва – неспешно провинциальная, как маленький гарнизон, изолированная от чужой жизни, – та сердитая и неприветливая столица, гремящая тысячами машин, оставалась где-то за невидимой границей. Макс подивился такой метаморфозе, вошел в подъезд обычной кирпичной пятиэтажки, поднялся на второй этаж, надавил на звонок. За дверью, обитой дешевым дерматином, раздались легкие шаги, тонкий девичий голосок спросил: «Кто там?» Максим ответил, что приехал к Екатерине Григорьевне. Дверь распахнулась. На пороге стояла девчонка в коротеньком цветастом халатике. У нее были длинные волосы цвета осеннего листопада, закрученные в пружинки и в беспорядке спадавшие на узкие плечи. Чуть раскосые, как у кошки, глаза – прозрачно-зеленые, отливали янтарным блеском. Очаровательный чуть вздернутый носик украшала семейка веснушек. На вид ей было лет четырнадцать-пятнадцать.