Анна Маркер - Влечение: эротическая сага Страница 2

А тот, не дожидаясь ответа, поплел свои военно-пенсионные круги дальше к продавщице воздушных шариков.

Аппетитная, рыхлая, как сдобная булка, она сама походила на большой круглый пузырь. Расставив широко ноги, девица с наушниками от плеера в ушах сидела на парапете и уплетала увесистые бутерброды с колбасой и белым хлебом. Откроет рот – полбатона нет.

– Здрам желам, Люся! Ты нонче, как стог мяса!

– Нет! Я – пончик! – Она выдернула из себя все провода.

– Тебе бы пельмени рекламировать, а не сидеть якорем для шариков, – съязвил Гордеич.

– Шарики приносят радость детям, а в пельменях мяса нету, – она проглотила здоровенный кусок бутерброда.

Кот сидел в сквере, у набережной, на своей любимой скамейке, ждал помощника для работы в гранитной мастерской. Он давно отошел от рутинной работы, но давать некоторые распоряжения время от времени приходилось. Погода улыбалась теплотой летнего дня. Влажность морского воздуха была перемешана с восточным суховеем, ветром, который приносил с собой аромат медовой цветущей пыльцы. В такие дни организм дышал полными легкими, насыщался и настраивал мысли на задумчивую философскую ноту. Даже курилось с каким-то особым наслаждением.

Телефон оповестил сигналом, что пришло сообщение от Любаши с забавным смайликом в конце:

«Я Вас хочу Константин Александрович! Может быть сегодня, в мастерской? Почему Вы молчите? Что-то случилось в Вашей вселенной?»

Медленно затянувшись от сигареты, Константин с улыбкой откинулся на удобную спинку скамейки: «Как все-таки изменил себе эпистолярный жанр. Как изменились люди. Скорость мысли, слова, действа».

Ежедневная готовность двадцатилетней девушки к интимным утехам его поначалу радовала и забавляла. В любой момент он мог ей ответить на сообщение, и через час, а то и раньше, она встречала его с неизменной улыбкой и желанием часами заниматься сексом. На полу, кровати, столе, траве, в мастерской, машине. Порой ему думалось, что даже там, где не ступала бы нога человека. Для верности сексуального эксперимента Любашу можно было смело запускать в космос. Состояние невесомости для этой научно-озабоченной особы – не помеха. Кот иногда шутил по этому поводу, а она не сердилась: «…Вам, Константин Михайлович, я покажу все тайны вселенной…».

Потребность в сексе у неё проснулась ещё в раннем детстве. Как маленький научный исследователь, девочка со строгим запретом семейного воспитания, в аналитической последовательности, начитавшись умных, взрослых книжек, маленькими пальчиками открывала в себе женщину. Всеми нитями естества она тянулись к мужчине, ещё и потому, что в реальной жизни была окружена заботой любящих и жалеющих её женщин, которых пропитали обида и горечь одиночества, как тягучий сироп ароматного бисквита. Умненькая, образованная, полностью раскованная, даже с некоторым налётом похоти от желания поскорее стать опытной и сладострастной, она шептала в короткие перерывы между многочисленными оргазмами: «Французский язык и секс – вот мои стихии». Оковы девственности пали не в день взятия Бастилии, а в долгожданный день совершеннолетия. Первым её мужчиной стал безусый, длинноногий однокурсник. Так появился не совсем удачный, сексуальный опыт, а с ним и главная мечта – разбить быстрее стеклянную капсулу пуританского целомудрия и кометой страсти стремительно лететь на женскую сексуальную орбиту наслаждения. Не переставая мастурбировать, теперь уже женщина, по сути, но девочка по сознанию, Любаша продолжала осваивать изощрённую продукцию современных секс-шопов. «Я не настолько порочна, чтобы отдаваться каждому, кто меня желает!» – говорила она подругам, которые слушали её фантастические рассказы о блаженных ночах с разными мужчинами. И томно продолжала: «Но я не могу не отдаться тому, кого я хочу…". Половые связи набирали солидные обороты. Спустя два года, одиннадцатым номером попал в её список Константин Ветхов.

И на него она запала надолго. Полгода – это срок. «Вы будете меня иметь до моего отъезда в Париж?» – частенько спрашивала она. И сама же отвечала: «Не Вы, так я». Крепкий тугой пучок волос на затылке Кота, как будто бы имел олицетворяющий образ эрегированного фаллоса и служил заводным фетишем для Любаши. Плюс личный опыт мужчины с репутацией бабника, который многое может и умеет в свои почти пятьдесят.

Ради получаса общения это юное создание летело к нему через весь город. На людях и в постели, она всегда, с издёвкой наивной молодости, говорила ему исключительно «Вы». Причинами такого обращения были ещё и уважение, возраст, стёб. Кого это не позабавит? Однако, ежедневные предложения становились Коту всё более навязчивыми и облекались в форму живого воплощения песни-шлягера «Девочка по имени Хочу».

Константин хорошо понимал, что исключительно малый срок у плотских отношений, где место есть только одному вожделению. Он по-прежнему величал её мотыльком, но все чаще и чаще про себя называл обычной молью или мухой. Сознание художника рождало образ, а через него и иную настройку в отношениях. Муха, с большими зелеными глазами, разрез которых ей идет. И прихлопнуть вроде бы жалко, и сама никак не улетает. Летит на огонь, не замечая его растущего равнодушия. Физиологичная эйфория ранней страсти, демонстрирующая экспрессивно-пылкий максимализм, обречена носить пенсне близоруких. Диалектика подобных отношений не предполагала будущего.

Коту давно было ясно: «Пора сказать. Пора». Но он не спешил. Эгоизм мужской самости и искреннее нежелание обидеть девушку, у которой вся жизнь впереди, несомненно, были препятствием на пути к такому решению.

Скоро она улетает поступать в аспирантуру. Поживет у родни в северной столице. Может быть, там и найдет свою судьбу. А потом: «Пари! Пари! Парижем все его зовут. Пусть станет для неё поближе страна изысканных манер».

– Привет, вьюноша! – неожиданно в ухо Кота грохнула, как снаряд, хрипотца и шепелявость со свистом знакомого голоса.

– Моё почтение… – Костя привстал, предлагая сесть пожилому человеку рядом. Появление старика, перестроило навеянные сообщениями размышления. – Рад видеть живым и здоровым, Львович!

– Пока коньяк струится в хрупком теле дряхлого еврея, никто меня не переживет.

– Когда ты зубы вставишь? Удивляюсь, как Наина с тобой целуется? – Два сломанных сверху и один золотой зуб внизу давали им постоянную тему для разговора и желание направить Львовича к стоматологу.

– Мы с ней уже забыли, как это делается…

– Как так?

– Как так – так как. Молча! Не надо нам этого. За всю жизнь мы стольких перецеловали, что я без зубов остался, а у неё губы усохли. Это только на диком Западе и в Европе в 70 лет начинается сексуальная жизнь. Они пахали-пахали, а потом от нечего делать вспомнили, что сексом недоназанимались. А у нас в России все иначе.