Сергей Васильев - Мужская логика Страница 2

С Юлей ему тоже случилось переспать, но только один раз, в самый канун прошлого Нового года.

Перед каждым праздником Костя устраивал за счет фирмы банкет, на который приглашались все сотрудники, включая „рабов“ из подвала, которые, собственно, и обеспечивали общее благосостояние. В этот самый подвал и переместилось празднество, потому что двадцать пять человек не могли разместиться в тесном офисе. А между ярко-зеленым автоматом, изготавливающим всякие пакетики, коробочки и этикетки из полиэтилена, и стареньким флексографом, наносившим на них рисунок, все выглядело достаточно уютно, почти по-домашнему. Тем более, через подвал проходили толстенные трубы центрального отопления, и какая бы температура не стояла на верхних этажах, здесь всегда было жарко. Может быть, эта жара и подвела Юлю. Всегда такую до противности правильную и корректную, ее „развезло“ настолько, что она попыталась устроить стриптиз возле колонны, видимо, а потом повисла на одном из ребят-флексографистов и разрыдалась.

Она и не думала сопротивляться, когда Костя, заботясь о ее моральном облике, увел Юлю в темную бытовку, где переодевались рабочие, и стоял старый, доставшийся в наследство от „сельхозников“ диван. На нем все и произошло. Костя сам не знал, зачем это сделал. Скорее всего, из какого-то глупого азарта. Вытерев слезы, Юля пьяно улыбалась и потом заснула, а он, укрыв ее чьим-то халатом, вернулся к коллективу.

Об этом случае давно забыли даже те, кто смог тогда обратить внимание на их долгое отсутствие. Помнила лишь сама Юля. С тех пор на Костю она смотрела испуганно, словно боясь, что при любом неверном слове или поступке он обязательно сообщит мужу про ее „развратную сущность“. Костю раздражал этот затравленный, убитый взгляд, но ничего изменить он уже не мог. Уволить ее, значило полностью развалить сбыт, потому что работа держалась исключительно на ней, а в Ленины функции, в основном, входили только „отчеты“ на диване. Пытаться поговорить по душам Костя не решался, зная Юлин характер. Он вполне обоснованно полагал, что, приняв разговор за определенный намек, она могла и сама написать заявление по собственному желанию.

В отдельной комнате, связанной с остальными лишь общим тамбуром, обитала „бабуля“. По крайней мере, так называли ее все, хотя в действительности она являлась бухгалтером фирмы. Причем очень хорошим бухгалтером, еще советской закваски, у которой в „проводках“ не потеряется ни одна копейка, а каждый новый налоговый документ будет тщательно изучен, и его возможные последствия для предприятия незамедлительно доложены руководству. Костя очень ценил ее, но общаться старался только по мере необходимости. При своих сорока семи годах выглядела она далеко за полтинник, и ему не доставляло эстетического удовольствия созерцать ее дряблую кожу и потухшие глаза за толстыми линзами очков.

Костя посмотрел на часы. Половина десятого. Ну и что? Начальство не опаздывает, а задерживается.

Он распахнул дверь. Юля сидела за столом, уткнувшись в экран монитора.

— Привет, — сказал он весело, — все ли у нас в порядке?

— Да, — она вскинула голову и замерла. Все выглядело настолько претенциозно, что Костя решил: уместнее ей было бы вместо „да“ отчеканить „так точно, сэр“.

— Ну, что ты перепугалась? — спросил Костя ласково. — Я разве сказал что-нибудь страшное?

— Нет… — ни один мускул не дрогнул на ее настороженном лице, — вот, если хотите, справка за вчерашний день…

— Не хочу, — Костя махнул рукой, — а где эта „стрекоза“? — он посмотрел на пустующий Ленин стул.

— Она звонила, что задержится. Ей ребенка надо в поликлинику с утра отвезти.

— Ясно, — Костя прошел в кабинет и закрыл за собой дверь.

Подошел к столу. Мельком взглянул на письмо, которое вчера начал писать одному из заказчиков. Им, видите ли, не понравилось качество печати. А что они, собственно, хотели, если прислали свое дерьмовое клише и краску заказали самую дешевую?

„Надо их раз и навсегда поставить на место“, — подумал Костя, но текст письма еще не сложился в голове, поэтому он отошел к окну и задумчиво уставился на блестевшие в солнечных лучах разноцветные крыши машин, и людей, тесной стайкой переходящих улицу. С высоты все они казались игрушечными, и Косте нравился этот ракурс. Можно взять любого из них и посадить себе на ладонь или, например, катнуть одним пальцем вдоль по Московскому проспекту черный джип, а эти лилипуты пусть догоняют его…

Взгляд его сместился дальше, к старому зданию больницы, проглядывавшему бурой крышей среди золота листвы. Дворник в оранжевом жилете сметал листву с дорожки, нарушая общий настрой пейзажа.

„А в лесу как сейчас здорово, наверное!..“ Он попытался представить картинку, но перед мысленным взором почему-то возник телевизионный экран, на котором львица гналась по саванне за стадом антилоп. Стало грустно, оттого, что он забыл, как выглядит настоящий лес, и вся жизнь теперь заключается в „этом дурацком ящике“.

Костя вернулся к столу и уселся в кресло.

„Уважаемый Александр Борисович… Какой он, на фиг, „уважаемый“? Козел он… уважаемый…“ Отложил ручку, вновь уставившись в окно.

Дверь чуть приоткрылась, и в нее просунулась голова Лены.

— Можно, Константин Андреевич?

— Заходи-заходи. Сейчас мы дадим тебе тумаков… — он неожиданно для себя вспомнил Киплинга и подумал, насколько это приятнее и интереснее, чем письмо какому-то придурку, владевшему пельменным цехом.

— За что тумаков? — Лена подошла и остановилась, кокетливо надув губки и покорно склонив голову. При этом было заметно, как она улыбается.

— Ты почему приходишь на работу позже шефа?

— Константин Андреевич, я ж предупредила. Мне Ксюшку надо было врачу показать. Горло у нее все красное, и жалуется, что глотать больно.

— Значит, вечером на час задержишься, понятно? — Костя хитро прищурился.

— Ага, — она кивнула, отчего волосы упали на лицо, сразу сделав его неофициальным.

— А теперь иди и трудись на благо родины, — Костя развернул ее к двери и шлепнул по обтянутому мини-юбочкой заду.

— Вы что, Константин Андреевич?! Не надо так, а то мальчики любить не будут.

— Дурочка, мальчики не будут любить, если ударит младший. А если старший, то это называется воспитание. Воспитанных еще больше любят.

— Да? Ну, тогда ладно, — демонстративно покачивая бедрами, она вышла из кабинета.

„Вертихвостка, — подумал Костя, — немудрено, что от нее муж сбежал. Будь у меня такая жена, я б, конечно, не сбежал, все-таки есть в ней какая-то эдакая чертовинка, но драл бы каждый день, пока не отучится смотреть на каждого мужика так, будто уже выбрала его для сегодняшней ночи… Нет, лучше уж пусть остается Машка, а таких девочек надо иметь на стороне…“