Жаворонок Теклы (СИ) - Людмила Семенова Страница 2

Кое-кто из его товарищей даже говорил в шутку, что у них особый бар: благодаря Айвару сюда приходят не только за телесными, но и за духовными усладами. Например, именно он в минувшем декабре предложил расписать стекла акварельными еловыми ветками и снежинками, которые сразу привлекли внимание туристов из Европы. А к Женскому дню подал идею поставить на столики и окна самодельные букеты — мимозу сделали из покрашенной в желтый цвет ваты, а тюльпаны скрутили из цветной бумаги. Посетительницы из России сразу это заметили и оценили. Так что хоть настоящих друзей у Айвара здесь и не было, ребята его уважали и в свободное время заслушивались рассказами про далекий край, где люди видят мандарины только по праздникам. «Нет! — посмеивался Айвар. — Вообще-то сейчас они там продаются круглый год, но когда-то действительно были в дефиците и считались новогодним лакомством. Вот люди и говорят до сих пор, что Новый Год пахнет елкой и мандаринами». Его просили описать запах этой самой елки, но он не смог подобрать слов, как ни старался.

Воспоминания Айвара об этом крае с годами превращались в лаконичные слайды — серо-голубая гладь прохладного морского города, теплые краски родительского дома, яркие стеклышки детских театров и цирка, задумчивая прелесть новогодних праздников. И в конце декабря, и осенью, в эфиопский Энкутаташ, дома пахло пирогами и любимым лимонадом «Крем-сода». Сейчас Айвару было двадцать пять лет, четырнадцать из которых он провел в России — его родители выучились по обмену на медиков среднего звена и затем остались работать в Петербурге, надеясь когда-нибудь применить полученный опыт в родной стране. Маленький Айвар, конечно, всегда знал, что был африканцем, но в то время считал землю предков сказочным миром, отделенным не только географической, но и потусторонней чертой.

А потом родители погибли, и нежная палитра северного детства сменилась грязновато-бурым окрасом Эфиопии, где нашлись родственники по отцу, готовые забрать мальчика. В тот момент это выглядело лучше перспективы угодить в интернат, особенно учитывая цвет кожи, которому Айвар до сих пор почти не придавал значения.

Теперь вокруг были одни черные, такие же, как он, но почему-то они не казались Айвару родными. Казалось, что хмурые лица и полуголые тела этих людей покрывала вечная пыль, как и на дорогах деревни, в которой жила родня. Они быстро отучили мальчика говорить о прошлом, улыбаться и мечтать, в том числе и о школе: предполагалось, что свое содержание он должен отработать.

Единственное, в чем он оказался непреклонен, — это в выборе будущей жены: Айвар категорически не желал свататься к тем девушкам, которых присматривали опекуны. Впрочем, местные невесты и сами не слишком желали такой партии: юноша, впитавший чужие нравы, настораживал и отпугивал. Айвар не отлынивал ни от ухода за скотиной, ни от труда в огороде, но родственники так и не прониклись к нему теплотой, и когда парню исполнилось восемнадцать лет, глава семейства сказал ему:

— Уезжай отсюда куда захочешь, парень. Что-то с тобой не так, не обессудь, и тебе с нами страшно, и нам не по себе.

— Почему? — спросил Айвар, впрочем, без особого сожаления, — Я что, приношу вам несчастья? Болезни или неурожай?

— Как бы тебе сказать, — промолвил мужчина, опустив глаза, — Непонятно, чего от тебя стоит ожидать, — может быть, божьего благословения, а может, и неурожая, и мора, и пожара. Где-нибудь ты научишься пользоваться этим во благо, но точно не здесь. Так что живи сам, и постарайся не пропасть.

Айвар согласился и сразу решил податься в Аддис-Абебу. Семья дала ему немного денег на первое время, а вскоре он стал понемногу зарабатывать там, где не требовалось особых умений. Благодаря удивительно сильным рукам он трудился ловко и быстро.

Та дорога, которой Айвар добирался от деревни до столицы, была первым большим и самостоятельным путешествием. Ему нравилось наблюдать за караванами верблюдов из окна поезда, зато дорога на местной маршрутке показалась ужасной. Тесные микроавтобусы, набитые людьми, которые под громкую музыку пережевывали пахучие закуски и листья местной дурман-травы, проносились по иссушенным землям, забитым мусором. В глаза бросались полусгнившие остовы автомобилей, хижины, придорожные торговцы и попрошайки, а местами к дороге даже выскакивали обезьяны.

Зато потом перед ним развернулось многоцветное полотно оживленных туристических мест, с сияющими вывесками, гулом динамиков, шелестом аляповатых сувенирных футболок и флагов, ядовитыми кляксами значков и магнитов. Айвар забредал сюда на зов большого и обманчивого города, где наблюдение за пришельцами из других краев будто приближало его к странствиям из любимых книг. Красивого подростка быстро заприметили менеджеры, и так Айвар начал работать в кафе и барах, поначалу лишь в качестве вывески и официанта. С русскими туристами работа шла успешнее всего: гостей забавляло безупречное владение языком и интеллигентные манеры «туземца», и они в благодушном настроении охотно одаривали его чаевыми.

Так как он уже полностью созрел и оформился, хозяева заведения вскоре привлекли его к пикантным услугам в самом будничном порядке. Парни постарше лишь задорно хлопнули его по плечу — они родились и росли в Африке, зачастую в глухой провинции, где никто не знал стыдливости. Да и в деревне Айвара дети бегали и играли нагишом, женщины подолгу кормили грудью, мужчины проходили различные ритуалы и состязались в силе и воинственности обнаженными. Для него стыд и смущение были не пустым звуком, поэтому половая инициация оказалась весьма травматичной. Но Айвар нашел в этом единственный на тот момент гарант стабильности, без которого было страшно жить в Африке, а заодно и способ прокормиться.

Тогда ему уже исполнилось девятнадцать, что для первого сексуального опыта было даже поздно, но Айвар давно не помнил ни этого дня, ни этой женщины. Лишь спустя несколько лет он научился копить деньги и отказываться от того, что вызывало отвращение, и хотя сексуальная сила и неутомимость были у него в крови, он никогда не переживал истинного чувственного наслаждения, а боль заглушал уходом в какие-то смутные иллюзии. Его немного развлекало наблюдение за русскими туристами — в злачных местах Аддис-Абебы для них уже находили соответствующую музыку, пусть и опоздавшую лет на десять. В моду входили и медовые месяцы в Африке, и романтические туры для двоих, причем и женщины, и мужчины умудрялись искать приключения даже в таких обстоятельствах.

День Святого Валентина бар с подачи Айвара тоже не обделял вниманием: стены молодежь завешивала аляповатыми сердечками из фольги и тряпок, а