Игры мажоров. Хочу играть в тебя (СИ) - Ареева Дина Страница 2

Один из парней, которые пришли с Никитой, толкает его в плечо.

— Не тупи, Кит. Эта малышка со вчерашнего вечера тебя клеит, а с Мари ты только время потратишь зря. Она же недотрога, ни с кем не мутит.

— Даже так? — Топольский насмешливо приподнимает бровь. — Недотрога, серьезно? Скажи еще, что она целка, Джас.

Я растерянно моргаю, не знаю, что ответить. Краска бросается в лицо — я не привыкла, чтобы меня обсуждали, делая вид, что я слепая и глухая. Приятель Никиты пожимает плечами.

— Я не проверял.

Лицо Топольского становится непроницаемым, но в глазах закипает ярость.

— Ладно, пойдем, Джаспер, — он поворачивается к девушке: — Приноси кофе после лекций на стадион, заодно отсосешь мне, пока я буду его пить.

Разворачивается и врезается плечом в толпу. Парни переглядываются и следуют за ним к выходу.

— Мне фасоль и бекон, — слышу, как сквозь вату, и мне требуется некоторое время, чтобы понять, где все это брать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 1-2

Уже час ночи, а я лежу с открытыми глазами и разглядываю темный потолок. Оливка давно сопит, обняв подушку, мне даже завидно. Время для сна у нас не так много.

С утра лекции, потом отработка на раздаче в кафетерии, на вечер я еще записалась на подработку в раздевалках. Если не высплюсь, буду пугать сокурсников покрасневшими глазами и засыпать на ходу.

Но уснуть не получается. Стоит закрыть глаза, передо мной встает чужое, холодное лицо Никиты, и сон моментально улетучивается.

Из головы не идут грязные слова, сказанные девушке. Когда Ник успел стать таким — жестким, грубым, циничным? Если бы я не видела своими глазами, не поверила бы. Я помню совсем другого Никиту. Моего.

Мы с ним целовались в его машине, и он изо всех сил сдерживался. Ему было трудно, точно так же, как и мне.

Настойчивые руки ползли под платье, под футболку, я их останавливала и просила Никиту так не делать. Не потому что я ледышка или недотрога, как меня называют в университете.

Никита первый парень, с которым я испытала желание. Первый и единственный. С ним мое тело узнало, что такое возбуждение и определило мои самые уязвимые точки.

Мы с ним только целовались, а они сами начинали гореть и требовать прикосновений. Даже сейчас стоит вспомнить его крепкие, горячие губы, меня тут же пробирает до дрожи в коленях.

Я не ломалась, мне до безумия хотелось позволить ему больше, чем поцелуи. Но я знала, что потом сама не смогу остановиться, а тем более не сумею остановить его.

Наши отношения с самого начала были под запретом. Нам и целоваться было нельзя, потому что Андрей Топольский мог оказаться моим отцом. Но у меня не хватало сил совсем отказаться от Никиты.

Зато ничего не помешало ему отказаться от меня.

Обхватываю себя руками. Теперь мне холодно, хотя в комнате довольно тепло и даже жарко. Я не знаю в точности, что произошло. Между нами были чувства, и не только с моей стороны. Это было настоящее помешательство, одно время Никита даже предлагал уехать, начать жить вместе.

Мне казалось, у нас на двоих одно сердце. Одна нервная система. Одно дыхание. И я до сих пор не могу понять, с какого момента все это закончилось. Что стало точкой финального отсчета, в конце которого мы с Никитой Топольским стали друг другу чужими.

Прокручиваю в памяти события двухлетней давности.

Последние минуты перед взрывом. Это «мой» Никита сдержано и невозмутимо пробовал договориться с помешавшимся на мести Грачевым. Ублюдком, который решил устроить в нашем лицее «колумбайн».

Договориться не получилось ни у него, ни у Андрея, ни у Шведова, моего настоящего отца. Грачев взорвал гранату, и меня собой накрыл Андрей Топольский. Мы никогда об этом не говорили, но я точно знаю — в тот момент он был уверен, что я его дочь. И таким образом надеялся искупить вину перед мамой.

Я больше месяца пролежала в больнице. Никита, который дежурил возле меня в палате после реанимации и вытирал слезы на моих щеках, тоже был еще тем, «моим» Ником.

Я ничего не видела из-за повязки, но чувствовала себя в безопасности, потому что все это время он был рядом со мной.

Но внезапно он уехал в Лондон, не захотел ни увидеться, ни поговорить. Даже Шведов не смог его убедить. И все равно, как только я узнала, что он вернулся, сразу приехала в столицу.

Почему Никита решил, что я сплю с Максом? Потому что увидел меня у него в квартире в одном полотенце?

Но почему он пришел к Каменскому именно в тот момент, когда я, мокрая от внезапно начавшегося ливня, пришла к приятелю высушиться и переодеться? Если он искал меня, то почему у Макса?

Я хотела получить ответы на свои вопросы и за этим пришла в «Пигмалион». Но «моего» Никиты там больше не было. Вместо него был другой Никита, такой, каким я увидела его сегодня у раздаточной стойки.

Странно, я тогда плохо видела — миопия высокой степени, повреждения от взрывной волны. А его взгляд намертво врезался в память. Кроме того, со временем начали всплывать детали, на которые я сразу не обратила внимание. Они проявлялись постепенно, как изображение на чашках-хамелеонах, когда туда заливают горячую воду.

Так бывает, когда повторно смотришь фильм — каждый раз всплывает что-то новое.

Закрываю глаза, и я снова в «Пигмалионе». Вокруг бахают децибелы, извиваются тела, мигает световая подсветка. Поднимаюсь на второй этаж, открываю дверь, и мои глаза встречаются с глазами Топольского.

Тогда я ничего не видела, кроме Никиты. А теперь вспоминаю сочувствующий взгляд Анвара. Он тянет Никиту за рукав и что-то говорит, качая головой. Все, кто есть в пятом «випе», с интересом на меня пялятся.

Они ждут начало представления, и оно начинается.

Рядом с Никитой сидит девушка, она смотрит на меня настороженно и недовольно. Никита рывком усаживает ее на колени, она ахает, а его руки оказываются у нее под платьем.

Платье слишком короткое, и я вижу, что на ней нет белья. Или это совсем тонкие стринги.

Никита берет ее за ягодицы и вдавливает в свой пах. Девушка стонет, выгибается и начинает ерзать, потом ритмично двигается. И он еще сильнее в нее вдавливается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Девушка сидит ко мне спиной, я не вижу ее лица. А мне и не нужно, достаточно того, что я вижу лицо Топольского. У него на лбу выступает мелкая испарина, дыхание учащается. Он возбужден так, как никогда не был возбужден со мной.

По-взрослому. На глазах у всех своих друзей. Каменные лица, с которыми они за всем этим наблюдают, я тоже вспоминаю спустя время.

Ник одет, но это уже не имеет никакого значения. Он ее трахает. И делает это демонстративно, глядя мне в глаза, чтобы показать: нас больше нет. Я для него ничего не значу. И, возможно, не значила никогда.

Ермолова предупреждала, что мне не стоит идти в «Пигмалион», значит вип с Ритой был запланирован независимо от того, пришла я или нет. И она об этом знала.

— Все, Рита, стой, — хрипло говорит Никита, сдергивает с себя девушку и встает, не выпуская ее руки. — Идем, пока я не кончил себе в штаны.

Они идут к выходу, Никита по пути чуть задевает меня плечом. Сворачивают в соседний вип, а меня уводит Макс. Он сказал, что его вызвал Дима Ляшко.

Тогда я поверила, сейчас думаю, что скорее всего Каменский за мной следил. Он еще долго навязывался со своей любовью, пока я не поступила в университет.

Анвар вышел следом за нами.

— Мне так жаль, Маша, не представляешь, как жаль, — сказал с такой болью, как будто это он, а не Никита унизил меня при всех.

Анвар очень порядочный, но он друг Никиты, а не мой. Кладу руку ему на локоть и говорю севшим голосом.