Я не сдамся! - Аврора Добрых Страница 2

Одно мгновение — и ее жизнь рухнула с вершины счастья в непроглядную темную пропасть…

Она не помнила, сколько вот так пролежала ничком у входной двери. Пришлось вставать, когда к ней подошел кот. До этого он просто сидел и непонимающе смотрел на происходящее, а потом все-таки решил подойти вплотную. Он уткнулся в ее раскрытую ладонь носом, а, когда не получил реакции, сделал это еще раз и еще.

— Ты прав, Маркиз, ты прав. Уже встаю.

Маша поднялась, взяла кота на руки и пошла с ним на кухню.

— Все хорошо, кроличек, тебе нечего бояться. Просто иногда людям нужно немного побыть странными, погоревать, возможно, даже поваляться на придверном коврике. Это помогает им осознать всю нелепость происходящего и прийти в себя. Видишь? Я уже в порядке. Сейчас ка-а-к накормлю тебя, обалдеешь всем своим кошачьим балдежом!

Положив коту корм из банки, девушка села за кухонный стол и уставилась в пустую тарелку. Аппетит пропал напрочь, так что вся приготовленная еда так и осталась нетронутой. Руки сами потянулись к смартфону. Аккаунт Нади. Куча новых историй… На последней из них было сфотографировано ее загорелое бедро с мужской рукой на нем, а внизу подпись: «Долгожданный вечер с любимым». Эту руку Маша узнала бы из миллиона похожих.

Дима. С ней. Прямо сейчас.

Девушка отключила телефон, шатаясь, дошла до кровати в спальне, укрылась одеялом, свернулась калачиком и уснула самым кошмарным и беспокойным сном за последние много лет.

Глава 2

Два следующих дня прошли как в бреду. Маша лежала пластом на кровати, а подушка была вся мокрая от слез. Маркиз чувствовал, что дело совсем плохо и всячески, как мог, помогал хозяйке справиться с горем. Ложился рядом к ней под бок и согревал своим теплом, словно говоря: «Я рядом, Маша, я с тобой. Никогда тебя не брошу и не предам».

Ей было больно находиться в этой квартире, где каждый миллиметр напоминал о нем и о том, как им было хорошо. Дима любил ее, очень любил. Правда, хватило его всего месяцев на восемь. Маша точно не помнила, когда впервые почувствовала, что между ними прошел холодок. Она всячески гнала от себя дурные мысли, но, как оказалось, женское чутье ее не подвело.

Теперь девушка понятия не имела, как жить без него. Как радоваться солнцу, улыбаться, строить планы… Без него уже ничего не хотелось.

Он был первым во всех смыслах. Даже поцеловалась она впервые именно с ним. Дима заботился о ней, поддерживал, когда ей пришлось взять академ и в универе. Говорил, что потом поможет ей восстановиться, а пока ей не стоит ни о чем переживать. И все было хорошо, правда хорошо. Ему нравилась ее хозяйственность, нравилось, что она милая домашняя девочка, а она с удовольствием вила семейное гнездышко, совершенствовалась в кулинарном мастерстве и каждый вечер с трепетом в груди ждала его с работы.

Видимо, со временем ему это наскучило, не хватало огня, страсти, электрических разрядов. Теперь все это он получал от ухоженной длинноногой Нади.

У нее были пухлые губы, слишком неестественные, чтобы верить в их натуральность, а еще большая грудь, нарощенные ресницы и волосы, татуировка «Bad Bitch» на руке сбоку. Надя была прямой противоположностью Маше. Дима в шутку называл ее Меридой, именем рыжеволосой девочки из диснеевского мульфильма. У Маши были точно такие же непослушные вьющиеся и очень густые волосы. Да и цвет почти не отличался. Немного веснушек на носу, низкий рост, обычное лицо. Слишком простое, если сравнивать его с Надиным.

Дима не звонил. Лишь один раз написал, спросил, все ли нормально. «Все хорошо», — соврала Маша в ответ. Она понимала, что давить на жалость бесполезно. Он спит с другой, проводит с ней время и не спешит возвращаться домой. Все слишком очевидно, чтобы продолжать надеяться.

Маша не надеялась. Она всеми силами старалась принять новую реальность, но получалось слабо. Ее хватало лишь на кота: покормить его, поменять водичку в миске, убрать лоток. После этого она снова падала на кровать и плакала, плакала, плакала.

А на третий день в дверном замке вдруг начал проворачиваться ключ. Дело было вечером, как раз в то время, когда Дима должен был вернуться с работы. Маша вскочила с кровати — это он! Либо приехал, чтобы взять кое-какие вещи, либо пожалел, что решил расстаться. Надежда вспыхнула в Машиной груди, словно сигнал маяка в шторм. Она наскоро причесала волосы, утерла слезы, переоделась в домашний халатик.

— Пожалуйста, пожалуйста, — шептала она, кружась по комнате юлой и убирая зареванные влажные салфетки в ящик комода, поправляя кровать, — скажи мне, что ты жалеешь. Не надо даже извиняться, я готова простить тебя и так. Просто будь рядом, а больше мне ничего не надо.

— Маша? Ты там? — раздался требовательный голос из прихожей.

В эту секунду девушку постигло такое разочарование, что стало физически больно. Голос принадлежал не Диме, а его матери. Через пару мгновений та возникла на пороге комнаты. Брови-ниточки, юбка-карандаш, ярко-алые губы, скептически сжатые до размеров детского бантика, строгий, но элегантный пучок на голове. Хмурясь, она оглядела Машу и кивнула в сторону кухни:

— Пойдем поговорим.

— Да, Любовь Геннадьевна, уже иду.

Димина мама никогда не признавала Машу, не считала ее ровней и не относилась к ней как к девушке своего сына. Однажды Маша услышала обрывок разговора, в котором Любовь Геннадьевна выговаривала Диме примерно следующее: «Помяни мое слово, я людей насквозь вижу. Эта твоя Маша полруки тебе оттяпает вместе с куском, которым ты ее угощаешь. Детдомовские — они все такие. По головам пойдут лишь бы добиться своего. А если они еще и из провинции, то вообще грудой костей проложат себе лестницу наверх и не поморщатся. Тебе что, девок мало? Нужно было тащить в дом эту беспризорницу? Ты даже не знаешь, кем были ее родители. Наверняка, какие-нибудь пропащие необразованные маргиналы из села на краю страны. Не удивлюсь, если эта девица вообще рождена от порочной родственной связи. Фу, мерзость. Как представлю, что ты с ней спишь, аж переворачивается все внутри…»

Маша робко вошла в кухню. Шумел электрический чайник, переливаясь неоновыми огнями, были настежь распахнуты дверцы шкафчика, где хранились сладости к чаю. Димина мать ела зефир.

— Здравствуйте, Любовь Геннадьевна. Извините,