Эффект разорвавшейся бомбы - Карла Соренсен Страница 2

— Неа.

— Вау, — выдохнула Фейт. Я обернулся и увидел, что она встала с дивана, прижавшись носом к раздвижной стеклянной двери. — Она похожа на Барби.

— Кто похож? — спросил я.

— Кто похож на кого? — повторил Рэндалл мне на ухо.

— Я не с тобой разговаривал.

— Этот человек подписывал твои платежные чеки, Пирс, — сказал Рэндалл, используя прозвище, распространенное среди моих товарищей по команде. — Тебе нужно что-то сказать о том факте, что он уткнулся лбом в обеденный стол. Ты знал об этом? Прямо в свою тарелку.

— Срань господня, Рэндалл, — пробормотал я, ущипнув себя за переносицу. Фейт не заметила моей оплошности, иначе мне пришлось бы положить доллар в банку с ругательствами. — Прояви немного уважения. У него был сердечный приступ.

— По крайней мере, у него хватило такта сделать это до начала сезона. Может быть, это не слишком нарушит баланс сил. Знаешь, кто его заменит?

— Прошло двенадцать лет, а я до сих пор не уверен, что у тебя есть душа.

— Конечно она у меня есть.

У Фейт отвисла челюсть, и я заглянул в двери, но ничего не смог разглядеть. Фейт стояла так близко к стеклу, что оно запотело, когда она говорила.

— Посмотри на ее купальник. Хотела бы я надеть такой.

В моей голове громко зазвенели отцовские тревожные колокольчики.

— Э-э, Рэндалл, я должен идти.

— Ты должен сделать заявление. Роберт Саттон Третий был первоклассным владельцем клуба, великим лидером, бла-бла-бла, что-то в этом роде. Что-нибудь. И я ставлю сто баксов, что они сделают из этого сенсацию.

— Папочка, — практически заныла Фейт, — пожалуйста, можем мы пойти поздороваться? Она смотрит сюда. Я думаю, она видит меня!

Волосы у меня на затылке встали дыбом, потому что дом по соседству с нами пустовал все то время, что мы здесь жили. Для фанатов было не трудно выяснить где живут игроки, но нам удавалось оставаться вне поля зрения в течение последних восемнадцати месяцев, с тех пор как мы переехали в скромный домик на озере Вашингтон, недалеко от Сиэтла.

«Что ж, — подумал я, оглядывая безукоризненно чистое открытое пространство, открывающийся вид с задней стороны дома, солнечные блики на воде, словно поверхность покрыли зеркалом, — довольно скромно для квотербека НФЛ».

Но любой, кто разбирается в поисковике Гугл, мог бы копнуть достаточно глубоко, если бы захотел. Например, женщина, которая появилась в отеле команды пару лет назад, узнала, в каком номере я остановился, и распахнула передо мной свой плащ, когда я подумал, что она из службы обслуживания номеров.

Под этим плащом ничего не было.

Если бы Фейт не спала в комнате, я бы захлопнул дверь перед носом этой дуры. Вместо этого она услышала ледяное: «Нет, спасибо».

— Рэндалл, мне нужно идти.

— Нет, — сказал он настойчиво — ты этого не сделаешь.

Я сбросил звонок и кинул телефон на стойку. Фейт приподнялась на цыпочки, чтобы лучше видеть, и от этого каштановая коса, которую я заплел утром, перекинулась через ее спину.

— На что ты смотришь, Турбо?

Когда она оглянулась на меня через плечо, ее улыбка была такой же широкой, как и ее глаза.

— Может быть, она наша новая соседка. Она такая красивая, папа. Ты должен пойти поздороваться. Ты должен поприветствовать ее в нашем районе. Может, ей одиноко.

Если бы ее торопливые слова, полные волнения и благоговения, не затронули такую больную тему, я бы, возможно, улыбнулся. Возможно, рассмеялся. Вместо этого я зажмурил глаза, потому что все, что мог расслышать между слов, фраза, так невинно произнесенная ее милым голосом, была о девочке, которая скучала по матери, которую никогда не знала. Застряла с отцом, у которого была настолько напряженная карьера, что, ей казалось, что до нее никому нет дела. Даже несмотря на то, что все, что я делал, было ради нее.

Я встал позади Фейт, не сводя с нее глаз, положив руки на крошечные плечики. Так много мыслей о том, насколько она хрупка сейчас, после сломанной руки. У меня была своя доля травм, пара сотрясений мозга, разрывы мышц, которые мешали проведению полудюжины игр, и растяжение лодыжки два сезона назад, которое стоило нам шанса на плей-офф. Но ничто не было так страшно, как видеть, как Фейт падает с оборудования для детской площадки, слышать ее крик и видеть страх, когда она лежала на больничной койке.

Теперь, когда мои руки коснулись ее кожи, все, что я мог почувствовать, — это нежную длину кости, и все, что мог себе представить, — это как далеко готов зайти, чтобы убедиться, что с ней никогда не случится того, что причинит ей боль. Это было нелогично, совершенно иррационально, но я мог остановить это примерно так же легко, как мог бы попытаться отключить свое сердце одной лишь силой воли.

— Папочка. — Фейт вздохнула, запрокидывая голову, чтобы посмотреть на меня.

— Что, Турбо?

— Ты даже не смотришь на нашу новую соседку.

Я приподнял бровь.

— Ты не знаешь, что она наша новая соседка. Может быть, она заблудилась.

Фейт закатила глаза и захихикала.

Наконец, я поднял взгляд. Определенно, лучше бы я этого не делал.

Потому что, если это наша новая соседка, тогда я был в аду.

Как и наш дом, соседний был трехуровневым и выходил окнами на озеро. Веранда на первом этаже, похожая на мою, была большой и тянулась по всей длине дома, и обычно она пустовала. За все время, что мы здесь жили, я еще ни разу не видел ни одного человека на территории, за исключением бригады ландшафтных дизайнеров, которая приезжала в не зимние месяцы, чтобы поддерживать порядок.

Теперь он не был пустым. Как бы ни была близка Фейт называя женщину похожей на Барби, первое, что пришло мне в голову, это почему по соседней веранде прогуливается моя фанатка?

За те несколько секунд, которые я, к сожалению, потратил на то, чтобы систематизировать то, на что смотрел, я почувствовал себя так, словно кто-то сунул динамитную шашку под мои твердо стоящие ноги и поджег однодюймовый фитиль. Было невозможно убежать и игнорировать эффект, который это произвело на меня.

Ее ноги были бесконечными, загорелыми и подтянутыми; живот плоским; волосы длинными, светлыми и пышными. Черное бикини едва прикрывало пышную, явно натуральную грудь, и именно тогда мне пришлось отвести взгляд, чтобы сохранить собственное здравомыслие.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, мы можем