Брак и злоба (ЛП) - Вольф Триша Страница 2

Она с обожанием смотрит на Броуди.

— Ладно, ты права. Я выиграла. От вида его пресса я глупею. — Мы смеемся, опьяненные постановкой. Мы проделали огромную, самоотверженную работу в этом году, чтобы оказаться здесь и сейчас, ощущая награду за эту преданность, — это сюрреализм.

Я мгновенно подружилась со своей соседкой по комнате, повезло, что мне посчастливилось быть в паре с милой, но наглой Лилиан, а не с одной из этих шлюх; супер-балерин, которые пируют воздухом и слезами своих подчиненных.

Я обвожу взглядом вечеринку, отмечая все восторженные выражения и восторг, и меня, как уютное одеяло, охватывает облегчение. Вот уже несколько дней на мне висит тяжелый груз, какое-то странное, тревожное чувство, которое я не могла определить. Ужас затаился на заднем плане, постоянная дрожь изматывает меня.

Оглядываясь назад, можно сказать, что это были нервы. Я одна из самых молодых солисток за всю историю труппы — на несколько месяцев, но все же в танце это имеет значение — и я была полна решимости оправдать это звание. Потому что если я этого не сделаю, если я не справлюсь, страх быть утянутой обратно в ту другую жизнь парализует.

Это не вариант.

Это единственная жизнь, которую я когда-либо захочу.

Я улыбаюсь, глядя, как Лилиан беззастенчиво флиртует со своим парнем. Я поднимаю тост вместе с Дарси. Я смеюсь над шутками и выходками танцоров, и наконец-то позволяю себе наслаждаться здесь и сейчас, не боясь потерять то, что я люблю.

Потому что в моем другом мире нельзя раскрывать то, что любишь.

Это слабость, которую другие будут использовать против тебя.

— И за нашу новую солистку Виолетту Карпелла, — говорит Дерик, поднимая свой пластиковый бокал с шампанским. — Она показала выступление достойное тысячи танцоров. Браво! — Ошеломленная, я быстро моргаю, чтобы слезы не застилали глаза. Я улыбаюсь и делаю танцевальный поклон, вытягивая ногу и опуская дугообразное предплечье к полу. Кто-то кладет мне в руки букет роз, аплодисменты и овации заполняют кулисы. Я оглядываюсь через плечо в поисках Маркуса, чтобы увидеть улыбку на его резко очерченном лице, но его там уже нет.

Я отмахиваюсь от разочарования и благодарю своего инструктора и коллег-танцоров.

Громкость усилителя увеличивается, и тяжелые басы танцевальной песни заманивают людей в центр кулис, тела поддаются ритму. Прижимая розы к груди, я решаю, что с меня хватит. Я кладу руку на воробья, зная, что Фабиан будет здесь, и в каком-то смысле он всегда будет здесь.

С тех пор как отец потерял моего брата, своего наследника, он перестал посещать мои сольные концерты. Так что я не должна быть разочарована, даже если он и нарушил обещание, данное моей матери. Его первой преданностью всегда были мой дядя и организация. Когда я стала единственным ребенком, я стала просто девочкой. Я стала второстепенной.

Когда у моей матери обнаружили рак груди, она заставила отца поклясться, что он разрешит мне посещать танцевальную труппу и будет поддерживать мои достижения. Смутное обещание, наверное, но я думала, что сегодняшний вечер — один из таких моментов.

Она так и не смогла побороть рак. От лечения ее часто тошнило и кружилась голова, она упала с лестницы, и несчастный случай унес ее от меня, прежде чем я успела с ней попрощаться.

Отец пытался убедить меня, что так она ушла менее болезненно. Она не хотела, чтобы мы страдали вместе с ней, не после того, что мы уже пережили с Фабианом.

Прошло уже пять лет, но я по-прежнему ужасно скучаю по ней каждый день.

В конце концов отец сдержал свое самое большое обещание, разрешив мне поступить в танцевальную труппу, что пошло мне на пользу. За прошедшие годы отец и дядя не обращали на меня внимания, предоставляя мне чуть больше снисхождения. Дело не в том, что мне было позволено больше свободы, чем любой другой женщине в семье, а в том, что они намеренно предпочитали не признавать моего существования. Как говорилось в одном из моих самых любимых фильмов, «Граф Монте-Кристо»: «Пренебрежение становится нашим союзником».

Как и хотела мама, я смогла сосредоточиться на своей страсти к танцам. В девятнадцать лет меня больше ничто не связывает с этой жизнью. Отсутствие отца сегодня означает, что я могу двигаться дальше. Полностью уйти от той жизни, не испытывая чувства вины.

Перекладывая цветы в руке, я уколола палец о шип.

— Черт. Я думала, их нужно удалять. — Кровь капает с кончика пальца, и я вытерла ее.

Лилиан пританцовывает, подходя ко мне и пожимает плечами.

— Это, наверное, более аутентично. — Она делает воздушные кавычки. — Знаешь, раз уж все так любят аутентичность. От кого они?

Я качаю головой, мой взгляд сфокусирован на размазанной крови.

— Не знаю. Ладно, я сейчас вернусь. Уберу это.

Она кивает, но слушает лишь наполовину, так как медленно и соблазнительно покачивает бедрами вместе с Броуди.

— Не задерживайся. Ты — красавица бала, Ви. Живи в свое удовольствие.

Я направляюсь к раздевалкам в задней части. Войдя в комнату, я поспешно закрываю дверь, прижимаясь спиной к прохладному дереву и делая вдох. Мне нужно несколько минут побыть одной, чтобы впитать в себя сегодняшний вечер.

И помассировать мышцы, думаю я, потянувшись вниз, чтобы растереть икру. Теперь, когда адреналин действительно ослабевает, я чувствую, насколько сильно я напрягла свое тело.

Едва отойдя от двери, я слышу, как поворачивается ручка. Я раздраженно передергиваю плечами из-за того, что моя передышка нарушена, но растягиваю рот в улыбке и сжимаю в руках розы. Я оглядываюсь, чтобы поприветствовать собеседника, и пол под моими туфлями практически исчезает.

Крупный, высокий мужчина в черном костюме не является членом танцевальной труппы. Уже от одной его позиции у меня по позвоночнику пробегает знакомое опасение. Я знаю, из какого мира он родом, и он здесь не для того, чтобы поздравить меня с дебютным сольным выступлением.

— Виолетта Аллегра Карпелла. — Он обращается ко мне тоном, призванным подтвердить мою личность.

В течение полуминуты я думаю о том, чтобы отрицать, кто я, но это бессмысленно. Мое короткое колебание подтверждает то, что он уже знает, иначе его бы здесь не было, эти темные, безжалостные глаза буравят меня.

— Чего ты хочешь? — Мой голос срывается на полуслове, и я поднимаю подбородок, чтобы изобразить силу, а сама смотрю мимо него на дверной проем.

Маркус, где ты?

Молчание мужчины заглушает воздух гримерки. Из-за его спины появляется еще одна угрожающая фигура, вырывая остатки воздуха из моих легких. Его костяшки пальцев испачканы кровью, что является ответом на вопрос о моем телохранителе.

Без предупреждения они идут вперед.

Я прижимаю к груди стебли роз, шипы пронзают мои руки и тонкую ткань лифа. Но я все равно цепляюсь за них — единственное твердое, за что я могу ухватиться, пока последняя нить моего недостижимого мира распутывается.

— Мой отец покончит с тобой. — Я расправляю плечи и произношу угрозу без страха, но дрожащим голосом. — А мой дядя разорвет твои внутренности.

Бессердечная ухмылка искажает черты лица мужчины.

— Карпелла — кучка лизоблюдов. У тебя нет защиты, девочка. — Мой бешеный взгляд тщетно ищет Маркуса. Каким-то образом я уцепилась за слабую надежду на то, что мой отец…

Мои мысли обрываются. Он должен был быть здесь. Он должен был быть здесь.

О, Боже.

Папа…

Все происходит быстро. Звуки праздника за этими стенами становятся раздражающе громкими для моих ушей, заглушая мой приглушенный крик, когда человек в черном обхватывает меня руками, а его огромная рука зажимает мне рот.

Второй парень распахивает аварийную дверь, и я исчезаю через неё за долю секунды. Черный седан ждет неподалеку, двигатель работает, багажник открыт.

Мое сердце ударяется о грудную клетку, когда я осознаю свою судьбу.

Меня кладут в багажник. Мои руки заведены за спину и связаны тросом. Толстая лента заклеивает мне рот, а пакет накрывает голову и затуманивает зрение.