Даниэла Стил - Калейдоскоп Страница 2

— Ты давно здесь?

— Тыщу лет. Прошлое Рождество справлял в Северной Африке. Сногсшибательный курорт. Нам прислал приглашение Роммель.

Сэм с благодарным выражением лица зажег свой окурок и пару раз затянулся, прежде чем обжечь пальцы. Он охотно поделился бы с новым товарищем, но дождь и ветер раньше времени вырвали у него из рук этот остаток былой роскоши. Он виновато улыбнулся.

— Извини. Меня зовут Сэм Уолкер.

— Откуда ты?

Сэм хотел ответить: «Из Гарварда», но здесь это звучало бы нелепо.

— Из Бостона.

— А я из Нью-Йорка.

Как будто это имело значение! Все утратило смысл, эти названия больше не существовали. Реальными были Палермо, Сицилия, Салерно, Неаполь и Рим — вожделенная цель. Только бы дожить до его освобождения.

Рослый блондин поежился.

— Я работал юристом… до этой заварушки.

Прежде это произвело бы на Сэма впечатление, но теперь все на свете было неважно.

— А я мечтал стать актером.

До сих пор он мало с кем делился своей мечтой — только с немногочисленными друзьями, и то они смеялись над ним, а преподаватели советовали заняться чем-то более существенным. Никто не представлял, как много это значило для него и что он почувствовал, когда впервые вышел на подмостки. Свершилось чудо перевоплощения в другого человека. Никому не дано было это понять, даже в Гарварде, где учились будущие доктора, юристы, бизнесмены, главы корпораций и фондов, послы…

Сэм усмехнулся про себя. Вот и он стал послом, только с винтовкой в руках и прикрепленным к ней штыком — за минувший год он не раз проделывал это. Интересно, сколько человек убил Паттерсон и как он после этого себя чувствует? Впрочем, здесь не принято задавать подобные вопросы. Все держали свои переживания при себе, так же, как и воспоминания об искаженных смертной мукой лицах с выкатившимися из орбит глазами в тот момент, когда победитель в рукопашной схватке выдергивал штык и вытирал о траву. Сэм постаревшими глазами посмотрел на Артура Паттерсона и позволил себе еще одну праздную мысль: доживут ли они до следующего Рождества?

— Почему ты хотел стать актером?

— Ах, это… — Сэму стало не по себе от серьезного взгляда Паттерсона. Они сидели в окопе, используя вместо стульев валуны. — Господи, я не знаю. Это так интересно!..

Но, конечно же, дело не в этом, а в том, что на сцене он обретал цельность характера, становился сильным, уверенным в себе… Смешно толковать об этом в канун Рождества, сидя в вонючем окопе!

— А я пел в хоре в Принстоне.

Ну, разве не идиотский разговор? Сэм Уолкер расхохотался.

— Мы с тобой чокнутые. Беседуем о хоровых и драматических кружках, хотя не знаем, будем ли живы через неделю.

Сэм посмеивался, но его душили слезы. Реальность была ужасна, но она по крайней мере существовала, ее можно было попробовать на ощупь — даже обонять. Весь год ему приходилось вдыхать только тошнотворный запах смерти.

Вот что выпало им на долю, пока генералы разрабатывали планы взятия Рима! Кому он нужен, этот чертов Рим? Во имя чего они отдают жизни? Ради свободы Бостона, Нью-Йорка или Сан-Франциско? Они и так свободны. Люди ездят на работу, танцуют и ходят в кино. Что они знают о войне? Ровным счетом ничего.

Сэм поднял глаза на русоволосого парня рядом с собой и покачал головой. В его глазах застыла недетская грусть и преждевременная умудренность. Смех испарился, словно и не бывало. Ему безумно захотелось домой… куда угодно. Даже к сестре, которая после его отъезда из Бостона так ни разу и не написала. Сам-то он дважды писал, а теперь решил: не стоит. Одна мысль об Эйлин нагоняла тоску. Все они только мучили его: и сестра, и мать, и флегматичный, неразговорчивый отец. Он страдал от одиночества. И теперь точно так же одинок, торчит в окопе рядом с хористом из Принстона… и начинает проникаться к нему симпатией.

— Где именно ты учился? — Паттерсон упорно цеплялся за прошлое, словно воспоминания могли вернуть им прежнюю жизнь.

Ничего подобного! Вот оно, неприглядное настоящее: вонючая жижа под ногами и леденящий дождь.

Сэм покосился на Паттерсона, жалея, что у него нет еще одной сигареты — настоящей, а не обслюнявленного окурка. В Гарварде он мог позволить себе любые сигареты на выбор — даже «Лаки страйк». Эта мысль чуть не довела его до слез. Он ответил:

— В Гарварде.

— И ты еще хотел стать актером?

Сэм пожал плечами.

— Я специализировался в английской литературе. Возможно, и стал бы преподавать в школе, вести драмкружок…

— Тоже неплохо. У нас в Сент-Поле был свой драмкружок.

Дичайший разговор! Словно из какой-то другой жизни. Принстон, Сент-Пол… Что только они делают здесь, в Италии? Особенно те, что полегли?

В Сэме проснулся интерес к рождественскому ангелу — своему нечаянному собеседнику. До войны у них было мало общего, зато теперь многое объединяло.

— Ты женат?

— Нет. Был слишком занят своей карьерой. Перед призывом успел поработать в одной юридической фирме.

Артуру Паттерсону исполнилось двадцать семь лет. У него были серьезные, даже печальные глаза, а у Сэма — скорее озорные. Сэм был брюнетом среднего роста, широкоплечим и энергичным — в этом сдержанный, осмотрительный Артур сильно уступал ему. Впрочем, может быть, дело в том, что Сэм моложе?

— У меня в Бостоне осталась сестра. Если ее не кокнул очередной хахаль.

Обоим захотелось рассказать о себе, словно другого шанса уже не будет. Чтобы потом хоть кто-то вспомнил…

— Мы не очень-то ладили друг с другом, — признался Сэм. — Перед отъездом я заходил проститься, а она мне даже ни разу не написала. У тебя кто-нибудь есть — братья, сестры?

— Нет, я — единственный ребенок. Отец умер, когда я учился в школе. Мать так и не вышла потом замуж. Судя по письмам, ей там здорово одиноко.

— Еще бы!

Сэм попытался представить себе мать Артура — высокую, худощавую женщину с некогда белокурыми, а теперь поседевшими волосами — возможно, уроженку Новой Англии.

— А мои предки погибли в автокатастрофе, когда мне было пятнадцать. — Он не стал уточнять, что это было небольшой утратой. Сейчас такие вещи трудно понять.

— Не знаешь, куда нас отправят дальше? Вчера я краем уха слышал, говорили о Кассино. Это за горами. Веселенькая дорога!

Теперь они будут страдать не от дождя, а от снега. Что еще уготовили им генералы?

— Сержант вроде упоминал об Анцио — на побережье.

— Замечательно! — Сэм язвительно усмехнулся. — Может, искупаемся.

Артур Паттерсон расплылся в улыбке. Ему нравился этот насмешливый парень из Бостона. За рожденной войной горечью угадывались доброе сердце и острый ум. Главное, есть с кем поговорить. Артур тяжело переносил войну. В детстве его баловали; чрезмерно опекали в юности, особенно после смерти отца; он знал материнскую ласку, рос в благополучной семье, пользуясь всеми благами цивилизации. Война явилась для него крушением. Раньше ведь он никогда не испытывал неудобств, не знал опасностей, ему не приходилось бояться. Теперь всего этого было в достатке. Ироническая насмешливость Сэма восхитила его.