Елена Свиридова - Возвращение из ночи Страница 20

Самые разные чувства овладели мной. Любовь, ненависть, надежда, отчаянье, страх — все это одновременно переполняло мою душу, и она готова была разорваться от этой адской взрывчатой смеси. Я не могла говорить, просто продолжала сидеть в дурацкой неестественной позе со шкатулкой в руках. И тогда первым заговорил Герман. Голос его звучал спокойно, даже весело, словно ничего особенного не произошло.

— Анна, ты не хочешь посмотреть, что там внутри?

Его вопрос совершенно сбил меня с толку. Буря моих переживаний, готовая вот-вот вырваться наружу, внезапно стихла, натолкнувшись на каменную стену его спокойствия. Я молча открыла шкатулку и увидела изящное кольцо с большим сверкающим бриллиантом. Он так красиво играл своими гранями, отражая в них свет лампы, что я невольно залюбовалась им.

— Это мне? — спросила я растерянно.

— Надеюсь, ты не передумала стать моей женой? — он взял мою руку и сам надел на него кольцо, потом поднес ее к губам и поцеловал. — Я все понимаю, Анна, — тихо сказал он. — У тебя богатое воображение. Могу себе представить, чего ты только не передумала за последние несколько часов!

— Нет, ты не можешь представить! — воскликнула я.

— Ты ошибаешься, — сказал он мягко. — Я был для тебя загадкой, это разжигало твое любопытство. Ты нарисовала в своем воображении множество моих портретов, непохожих один на другой. Тебя мучили сомнения, но ты не покинула мой дом. Знаешь ли ты, что каждый вечер возвращаясь сюда я не был уверен, что застану тебя в доме? Конечно, я сумел бы тебя разыскать, но дело не в этом... Сейчас я стал в твоем представлении жестоким чудовищем, этаким безжалостным монстром... — он горько усмехнулся. — Но ты не поняла самого главного... Я — тот человек, который может тебя защитишь!

Этот человек действительно поражал мое воображение, вызывал во мне все более противоречивые чувства, которые, борясь друг с другом, совершенно лишали меня сил. Я посмотрела ему в глаза и прошептала:

— Кто ты?

Он ничего не ответил, только снова молча поцеловал мою руку, потом спросил:

— Тебе понравилось кольцо?

— Да...

— Кстати, ты не забыла мою просьбу?

— Какую?

— Я хочу увидеть портреты моих друзей, написанные твоей рукой! И запомни, — в голосе его вдруг зазвучал металл, — я отвечаю за то, что делаю, всегда, чтобы ни происходило! — Он замолчал, потом посмотрел на меня потеплевшим взглядом и сказал совсем уже другим голосом. — А пока отдыхай, дорогая, сейчас принесу тебе кофе.

Он вышел, оставив меня одну со всеми моими страстями, переживаниями и сомнениями. И я подумала, что самое лучшее, что я могу сделать — это взять себя в руки и начать работать. Чистый белый лист передо мной, кисть или карандаш в моей руке поведут меня за собой и помогут расставить все на свои места. Единственное, чему я могу еще доверять — это моя интуиция, мое внутреннее зрение, которое существует столько, сколько я сознательно помню себя, существует как бы само по себе, помимо моей воли и совершает за меня неожиданные и невероятные открытия...

Моя мастерская — это светлая мансарда с большим окном. Она совершенно изолирована от всех остальных помещений в доме. Когда я поднимаюсь туда, никакие звуки не доносятся до меня. Закрыв дверь, в полной тишине, я хожу по комнате, останавливаюсь у окна, смотрю вниз. Я вижу, как Парацельс выходит из своей будки и прогуливается по саду, с достоинством подняв свою крупную красивую голову. Он похож на степного волка, свободно и независимо гуляющего на своей территории. Вдруг он задирает голову вверх и обращает взгляд к окну моей мансарды. Садится на задние лапы и издает какой-то странный звук — то ли лай, то ли вой. Мне кажется, он хочет что-то сказать мне. Я делаю ему знак рукой, он взмахивает хвостом и неторопливо уходит куда-то в глубину участка. Видимо разговор окончен. Возможно, это было просто приветствие, или что-то большее? Признание в любви и верности? Но откуда он знает, что я здесь, наверху? Ведь он смотрел снизу не просто на мое окно, а на меня! Он говорил со мной, именно говорил!

Я накалываю на мольберт чистый лист и быстро и уверенно рисую Парацельса. Он получается очень похожим на человека, хотя, вроде бы, это собака. Но глаза человечьи, взгляд тревожный, и окружает его не сад, а какой-то странный пейзаж. Ночь, отблески луны, темная дорога, красное пятно... Он остановился перед этим красным пятном и не может или не хочет переступить через него. Рядом — разбитый искореженный мотоцикл... Белые мерцающие точки над ним, словно мотыльки в лунных отблесках, ночные светлячки... И странный человеко-пес перед растекшейся лужей крови...

Я снимаю рисунок, беру другой лист. У меня возникает то самое состояние, в котором я могу рисовать, пока не свалюсь с ног. Моя мансарда наполняется разнообразными существами, которые окружают меня, но не подходят слишком близко, словно нас разделяет невидимая демаркационная линия, за которую они не смеют переступить. Я наблюдаю за ними из своего магического круга, стараясь уловить их движения, мимику, жесты. Конечно, я их знаю, они очень похожи на людей, мы еще вчера сидели вместе за одним столом, разговаривали, шутили, смеялись... Яркая, эффектная женщина с яркими алыми губами. Ее зовут Марина, она занимается каким-то бизнесом, который имеет отношение к делам Германа... Она смеется, я вижу, как улыбка обнажает вампирьи клыки... Рядом с ней — мужчина, кажется, это ее муж Альберт, странная личность, у него что-то не так с руками... Господи, да этих рук так много, что они хватают одновременно талии танцующих девушек, бокалы с разными напитками, чужие бумажники, тайком проникая в карманы... Третий персонаж — молоденький смазливый Юра, представившийся журналистом. Может быть, он и правда журналист, но у него вместо лица одно большое ухо... Оно как бы поглощает, всасывает в себя летающую в воздухе информацию. Все они продолжают свой хоровод вокруг меня, а рядом с ними кружатся тени, мохнатые тени с когтистыми лапами, завитыми хвостиками, рогами на головах... Ну и шизня! Я меняю лист за листом, торопясь запечатлеть то, что вижу вокруг себя. Ах, Герман, ты хотел видеть портреты своих друзей! Ты их увидишь! Но захочешь ли ты развесить их на стенах своего прекрасного дома? Это уж — твое дело! А вот и ты появился среди них! Ты и бледная женщина в черном платье... Ты и я... Мы танцуем, не касаясь ногами пола среди призраков, уродов, вампиров, демонов... Я хочу улететь вместе с тобой, я парю в воздухе, держа тебя за руку... Но на этой картине непонятно, подниму ли я тебя в небо, или ты уронишь меня на землю... А все вокруг наблюдают за нами и ждут, чем все закончится. Возможно, мы оба станем их добычей... Дальше — ты, я и Парацельс. Он лежит на краю обрыва и преграждает собой дорогу к пропасти. Он смотрит мудро и жестко. У него — твое лицо. А у тебя — голова собаки, ты похож на Анубиса, пришедшего из царства смерти...

Я не заметила, как в мастерскую вошел Герман. Не знаю, сколько времени он наблюдал за мной, но вдруг я почувствовала его присутствие, резко обернулась, замерла с кистью в руке, вдруг уронила кисть. Стараясь скрыть охватившее меня волнение, сказала непринужденным тоном:

— Я выполнила твою просьбу. Не знаю, правда, как ты отнесешься к ее исполнению.

Я разложила на полу изрисованные листы.

Он смотрел на них с нескрываемым удивлением.

— Ну вот, так и знала, что тебе не понравится! — воскликнула я нарочито обиженным голосом.

— Я разве сказал, что мне не нравится? Просто я хочу понять, что ты сумела увидеть в моих друзьях такого, чего не замечал я... Это очень интересно, правда...

— Тебе подсказать, где чей портрет?

— Не надо. Попробую сам догадаться. — Он задумался, потом вдруг показал пальцем на вампиршу, — это Марина?

— Правильно, — обрадовалась я, подбирая рисунок.

— Погоди, погоди, — Герман тронул меня за руку, — ничего не трогай. Я хочу видеть всех одновременно. Вот это Юра, я не ошибся?

— Нет! Но как ты догадался? Тут почти нет внешнего сходства!

— Во-первых, оно есть, видимо, это у тебя получается непроизвольно. А во-вторых, я немного знаю тебя и пытаюсь смотреть как бы твоими глазами. Ты — мое внутреннее зрение, без которого теперь просто невозможно обходиться! Если бы не ты, я бы и представить не мог, кто окружает меня на самом деле!

— Не надо преувеличивать, все, что я рисую — плоды моей фантазии, моего воображения, и совсем не значит, что люди на самом деле такие, какими их вижу я!

— Может быть... — произнес Герман задумчиво, — но интуиция у тебя потрясающая! — вдруг он повернулся ко мне и спросил, — и как же ты живешь со всем этим?

— Привыкла, — ответила я. — У меня это с детства, всякие картинки перед глазами, ночные кошмары, цветные сны, то есть шизня эта... Ужасно было, пока не взяла в руки карандаш и краски. А тут как бы сразу поняла, что надо делать... Вот и рисую, как сумасшедшая... А ты... как же ты живешь со мной?

— Думаю, тоже привыкну, — улыбнулся Герман.