Натали Митчелл - Раздвоение чувств Страница 20

И Том, и Дэвид уже сидели на диване, видно, тоже решили больше не злить Джун, которая сегодня всех удивила. Впрочем, не она одна и не первая…

На секунду мы встретились с Дэвидом глазами, и он опустил свои, не выдержал.

— Давай, Эшли, действуй, — сказала Джун.

Я смело приблизилась к дивану, и, действуя довольно неуклюже, начала приматывать моих мучителей друг к другу. Дэвида я старалась не касаться, чтобы память тела не заставила меня размякнуть. Жалости я в тот момент не испытывала, и затягивала покрепче, чтобы хоть чем-то отплатить за все унижения им обоим.

Впрочем, закончив это, и заклеив им рты, я не почувствовала себя отмщенной. И я спросила у Джун, достаточно вежливо, на мой взгляд:

— Можно мне ударить… каждого?

Она нервно рассмеялась:

— Да ради бога! Бей, сколько захочешь, девочка. А я пошла. Мои чемоданы уже в машине. Надеюсь, ты не вызовешь полицию, а то твой драгоценный Дэвид тоже загремит за решетку. Да нет, я уверена, что не вызовешь! Побить его — это одно, а посадить в тюрьму…

Я коротко отозвалась:

— Посмотрим.

— Да тут и смотреть нечего. Я-то знаю, что такое любовь. Хотя эти двое ее никак не заслуживают… Но дело твое, Эшли. Ты выкарабкаешься из этой беды, я тебя знаю. Пока, самодовольные скоты. Дэвид, дешевый соблазнитель! Чтоб ты угодил в ту же яму! А тебе, братец, желаю истечь кровью и сдохнуть.

Наверное, Том и представить не мог, что когда-нибудь его возлюбленная скажет на прощание такие слова. Но мне не было его жаль. Страсть не оправдывает убийства, я и раньше так считала. Когда речь еще не шла об убийстве моего отца…

Но когда Джун вышла, у меня внезапно пропало желание бить связанных. Это значило бы опуститься до их уровня, а этого мне отец не простил бы. И я оставила их там, где они сидели, и вышла на крыльцо, залитое закатным солнцем. Вокруг было так хорошо и спокойно, так умиротворенно напевала вечерняя птица, спрятавшаяся в ветвях той самой секвойи, что даже не верилось в то, что пару минут назад происходило с нами.

Никто из соседей, похоже, не услышал выстрела. Или решили, что этот звук — другого происхождения. Разве кто-то мог стрелять из настоящего пистолета на нашей тихой, сонной улочке, утопающей в зелени?

Машины Джун уже не было видно, она не стала медлить с отъездом. Я подумала, что, наверное, письмо, как своего рода наследство, и должно было достаться ей — так любившей моего отца. И так не понятой нами.

Усевшись на верхней ступеньке, я несколько раз глубоко вздохнула и сказала себе вслух:

— Ну, приходи в себя!

Несколько минут я просто дышала свежим воздухом своего зеленого города, и ни о чем не думала, не строила никаких планов. Я возвращалась к жизни. Потом снова вошла в дом и развязала обоих мужчин, так грубо и жестоко ворвавшихся в мою жизнь.

Том все время громко стонал, и как только я освободила ему руки, схватился за рану.

— Эшли, — взмолился он. — Принеси бинт и вату! И что там еще надо.

— Что-нибудь дезинфицирующее, — мрачно подсказал Дэвид. — Тебе помочь?

Я попросила:

— Лучшее, что ты можешь сделать, Дэвид, это поскорее уйти отсюда. И никогда больше не возвращаться.

Он молча поднялся и пошел к двери, напугав Тома, который завопил ему вслед:

— Эй, не бросай меня здесь! Не нужны мне бинты, потом перевяжусь. Не оставляй меня с ней! Она же запросто добьет меня. Ненавижу этих сумасшедших баб!

Я бросила ему оставленную на стуле вязанную кофточку Джун, чтобы он зажал ею рану, и Том понял, скомкал голубую шерсть и приложил к ноге. Неохотно вернувшись, Дэвид подхватил его, и потащил к выходу, приговаривая:

— Постоишь на крыльце, я подгоню машину поближе. Нечего всей улице смотреть, как ты поливаешь кровью траву. Удержишься?

— Сяду, если что, — простонал Том.

Он был так жалок, что меня чуть не стошнило от отвращения: и это ничтожество разрушило нашу жизнь. Пыталось напугать меня, грозило пытками и смертью. Я отвернулась, чтобы не видеть их обоих.

— Эшли, — позвал Дэвид, видимо, в дверях.

— Мне нечего сказать тебе, Дэвид, — отозвалась я, не повернувшись.

На несколько секунд за моей спиной воцарилась тишина, даже Том перестал стонать, потом раздался металлический щелчок. Я осталась одна.

12

Дом был продан так быстро, что я даже удивилась. Но после сообразила, что для всех наше жилище оставалось домом знаменитого писателя Джеффри Халса, духом которого до сих пор пропитаны все стены. Я чувствовала, что так и было, только не могла понять, почему отец не защитил меня в тот страшный день? Или он заранее знал, что все обойдется, но почему-то хотел, чтобы я прошла через весь этот ужас?

В подарок новым жильцам я оставила запасной комплект всех отцовских книг, и в последнюю ночь в Гринтауне, которую я провела в лучшем отеле города, представляла, как они обрадуются. Хотя могло оказаться, что дом купили совсем не потому, что там жил Джеффри Халс, и книги они просто выбросят, чтобы лишняя пыль не скапливалась.

Номер в отеле я выбрала подороже, чтобы своим великолепием он вытеснил из моей памяти наш старый дом. Столько лет я мечтала, как можно дальше уехать от Гринтауна, а теперь не могла избавиться от тоскливого нежелания отрываться от этой земли.

О Дэвиде я запрещала себе даже вспоминать, но стоило на улице появиться высокому черноволосому парню, как мое сердце падало в холод, и подкашивались колени. Однако самого Дэвида я так ни разу и не встретила. К счастью, конечно, иначе я могла бы и не удержаться на том уровне достоинства, который мне хотелось сохранить. Он ведь должен был думать, что я не испытываю к нему ничего, кроме презрения.

Но Дэвид снился мне каждую ночь. И темные глаза его улыбались, как в ту нашу единственную ночь. И тело мое во сне раскрывалось ему навстречу с тем же нетерпением. И снова все было так, как мне и не мечталось еще накануне. Мы снова твердили друг другу, что счастливы. И этим утром, и следующим, и через десяток лет. Мы должны были быть так счастливы…

Почти всегда я просыпалась в слезах, которых сама стыдилась, и долго лежала в постели, вживаясь в ту реальность, от которой отвыкала за ночь. В реальность, в которой не было счастья, не было любви, не было Дэвида. А были только притворство, ложь, ненависть, жадность… Зачем я возвращалась сюда снова и снова? Пока я не находила ответа. Но, проснувшись окончательно, опять запрещала себе думать о нем.

Для этого необходимо было постоянно забивать свою голову чем-то другим, хоть старыми стихами, хоть детским считалочками, если ничего поумнее не приходило на ум. А я совсем отупела за это время, потому что Дэвид просто высасывал мои мысли, и все заполнял собой.

Новости я не слушала, и не знала: начала ли Джун действовать. Она могла решить выждать, но могла и все провернуть быстро, пока Том не пришел в себя и не стал охотиться за ней. Впрочем, что с ними будет, мало волновало меня.

Порой мне даже казалось, что это было не со мной. Что я просто вспоминаю какой-то триллер с ярко выписанной любовной линией, который посмотрела несколько лет назад. Оттого воспоминания так смутны, а лица словно подернулись дымкой. Кроме одного лица…

Последний вечер в Гринтауне я решила отметить в ресторане отеля. Вечернее платье у меня было только одно, отец подарил мне его на восемнадцатилетие, но здесь меня в нем никто не видел, и я смело могла появиться в своем единственном наряде. Честно говоря, я не часто носила платья, и опасалась, что буду выглядеть в нем нелепо. Но нельзя же было прийти в хороший ресторан в старых джинсах!

Спустившись вниз часов в девять, я попросила метрдотеля:

— Столик на одного, пожалуйста.

Пожилой метрдотель с загорелым, живым лицом («Тертый тип!» — почему-то подумалось мне) отвесил легкий поклон и повел меня через зал. Мне казалось, что я держусь довольно неуклюже, от непривычки носить платье и ходить на каблуках. И собрала в кулак всю волю, что преодолеть этот бесконечный путь до своего столика.

А там уже съежилась (только внутренне, спину я продолжала держать!) и затихла, уткнувшись в меню. От волнения мне нисколько не хотелось есть, но необходимо было выбрать что-то, раз уж я сюда явилась. И выпить вина, чтобы перестали трястись поджилки.

Только сейчас мне со всей ясностью открылось, до чего же я одинока: во всем городе не нашлось ни одного человека, который согласился бы разделить со мной этот последний ужин. Я не сумела ни с кем подружиться, меня никто не смог полюбить. Из родных у меня больше не было даже мачехи… Хотя видеть напротив себя Джун мне бы сейчас и не хотелось.

Я заказала целую бутылку красного вина, хотя сомневалась, что могу столько выпить, тем более, в одиночку, и какое-то мясное блюдо со сложным французским названием. Отец владел этим языком почти свободно, по крайней мере, во французских ресторанах объяснялся с официантами без труда. И все собирался заняться языком со мной, но так и не успел. И еще он обещал мне найти лучшего парня в Америке…