Наталья Нестерова - Девушка с приветом Страница 20

— Ты очень образно говоришь, Кэти, — похвалил Серж. — Но, боюсь, не очень для меня доступно.

Я вздохнула и принялась исповедоваться:

— Тогда, после смерти мамы, его любовь была спасательным кругом, за который я уцепилась с судорожными всхлипами утопающего. Я придумывала ему достоинства, которых не существовало, но которые вполне можно было предположить, благодаря его импозантной внешности и неколебимой самоуверенности. Все это в прошлом. Толик мне очень помог. Так помогают ребенку, потерявшемуся, несчастному и под проливным дождем. Дом, где его успокоят и обогреют, не обязательно станет родным, ведь в нем могут жить проходимцы.

Я не рассказала Сержу только о самом больном — о том, что Толик уговорил меня сделать аборт.

Почему я вообще разоткровенничалась?

Наши тела так быстро и стремительно познакомились, что теперь сознание, очевидно, наверстывало упущенное, заполняло пустоту душевную. Для меня радиознакомство с женой Анатолия, осознание унизительности собственной роли, последовавший затем улет в сладкое забытье имели судьбоносное значение. С Анатолием рассталась навсегда, а с Сержем.., лучше сейчас не думать об этом. Попробовать проверить: действительно ли существует тот чудный бред или он мне только приснился?

Я поставила два пальца домиком на животе у Сержа и стала шагать ими, направляясь к шее.

Лежавший рядом голый мужчина не понимал моего настроения или не желал понимать:

— Кэти, ты уверена, что не хочешь видеть своего.., своего друга, что не примешь его? В том смысле, что это фин, как это? Финиш?

Моя рука безвольно упала. Вот и расплата.

Нечего было расписывать непоколебимость разрыва с Толиком. Серж испугался, что теперь я буду донимать его горячей привязанностью. Как же! Одинокая бабенка, только и знает, что на шею кому-нибудь вешаться.

Получил фашист гранату, говорили мы в детстве. Почему мы называли себя фашистами?

Неужели он не понимает, что его вопрос, по меньшей мере, неуместен, оскорбителен?

Женщина лежит с тобой в постели, а ты ее спрашиваешь, не будет ли она спать завтра с другим. Я почувствовала, что сейчас начну дрожать — от внезапно снизившейся температуры тела или от отвращения к себе.

— Кэти, что случилось? Почему ты вдруг поменяла лицо? — Серж попытался притянуть меня к себе, но я быстро отпрянула и села на край дивана.

— Я хочу пойти в душ. Что же касается твоего вопроса, то я уверена, что разберусь в своих проблемах.

Где моя одежда? Небольшое мысленное усилие, и я вспомнила, что она должна быть разбросана по пути следования из кухни в комнату. Очень пикантно.

— Возьми, пожалуйста. — Серж набросил мне на плечи мягкий махровый халат.

Джинсы, блузка, свитер, белье — вся моя одежда была собрана в кучу у входной двери. На куче возлежал Рэй.

— Хорошо устроился, — возмутилась я. — Не жестко?

Рэй тихо, предупреждающе зарычал и показал свои замечательные зубы.

— Мило! Можешь не скалиться, я тебя не боюсь. Ты, конечно, замечательный пес, но делиться с тобой гардеробом я не намерена.

Как я теперь все это надену?

— Он не хочет, чтобы ты уходила. 

Серж подошел сзади и положил руки мне на плечи.

— Ему придется смириться. — Не оборачиваясь, я двинула ключицами, чтобы освободиться от объятий.

— Могу предложить тебе спортивный костюм.

— Спасибо. А мои вещи, пожалуйста, положи в пакет.

Душ можно и дома принять, идти меньше десяти минут. Я ополоснула лицо (пунцовое при холодном ознобе тела), расчесала волосы и заплела их в косу. Надела костюм, который Серж просунул в щелку двери, — теперь во мне взыграла стеснительность, словно он не видел меня голышом. У спортивных брюк пришлось подвернуть пояс, а у джемпера — рукава. Ничего, накину сверху куртку и добегу до дома.

Серж вскипятил чайник, но я отказалась ужинать.

— Я провожу тебя, — предложил он.

— Об этом не может быть и речи! — Я возмутилась так, словно он мне деньги предложил за постельные утехи.

Никогда еще собственная квартира не казалась мне такой убогой и тусклой. Жилище старой девы, которая тужится сделать его веселеньким и нарядным. Пестрое покрывало из лоскутков, яркая шаль в качестве скатерти на маленьком столике, ажурные шторы, бахрома на абажуре большого торшера — не хватает кошки и канареек в клетке.

Было восемь часов вечера. Через час можно завалиться спать, а пока надо придумать какое-нибудь дело. Может, стирку затеять? Я слонялась по квартире, брала вещи в руки и тут же бросала, включила чайник и через минуту выключила, щелкала пультом телевизора по каналам — и ни на чем не могла остановиться.

Зазвонил телефон. Я бросилась к нему так, словно решалась моя судьба. Но это был Толик.

— Юленька, куколка, завтра днем никак не смогу приехать, только вечером. Понимаешь, гости, — язык у него заплетался, — наехали, решили заночевать, я вырвался на улицу, в магазин, выпивки не хватило. И вот звоню тебе. Ты меня любишь, малышка?

— Нет, я тебя уже давно не люблю.

Толик меня не расслышал. Из трубки донесся какой-то грохот и лязг.

— Здесь стройка рядом, — сообщил он. — Значит, завтра вечерком я как штык, хи-хи, ну, ты поняла.

— Ни завтра, ни послезавтра — никогда, пожалуйста, ко мне не приходи. И не звони. Я забыла о твоем существовании и не хочу вспоминать.

— Но, девочка моя…

— Твоя девочка сидит дома и воспитывает твоих детей. Все, прощай! Держись подальше от стройки, как бы плита на палец не съехала.

— Что? Какая плита?

Не отвечая, я положила трубку на рычаг.

Толик мне напомнил о завтрашнем дне.

Воскресенье. Выходной. Одна. Я сойду с ума.

Стала звонить в отделение и узнавать домашний телефон Нади Колодяжной. Она завтра должна дежурить, я слышала, как Надя искала, с кем бы поменяться. Я себя не предложила именно потому, что собиралась встретиться с Толиком, поздравить его.

Надя оказалась дома, и моему предложению подежурить обрадовалась — завтра у ее сына соревнования по плаванию.

Сутки в отделении, потом, в понедельник, рабочий день — отличная у меня профессия, позволяет спрятаться от душевных невзгод. И в одинокой жизни есть преимущества — я могу спать сколько угодно, хоть двенадцать часов подряд. Поспать я люблю, и замечательным цветом лица обязана именно этой слабости.

Заснуть мне не удалось. Я ворочалась с боку на бок, отгоняла от себя видения нашего свидания с Сержем, но они возвращались все в новых деталях. Тревожное забытье превращало воспоминания в мечты — я видела себя с Сержем в других обстоятельствах, в другой обстановке, неизменными оставались только его нежность, руки и губы. Потом я вспоминала его бессовестный вопрос. Серж дал мне понять: наша связь — случайность, казус, который иногда происходит со взрослыми людьми, не обремененными другими, более серьезными отношениями.