Диана Чемберлен - Спасительный свет (Темная сторона света) Страница 20

Они въехали на стоянку у ветеринарной лечебницы, и она нахмурилась, увидев таблички: Алек О'Нейл, доктор ветеринарии и Рэнделл Оллвуд, доктор ветеринарии. Так он ветеринар. Ей пришлось быстро изменить свое представление о нем.

Алек вылез из машины, в руке у него была коробка с сэндвичами.

– Давайте проскользнем через заднюю дверь, – сказал он.

Когда они обходили здание вокруг, Оливия почувствовала себя преступницей, которая должна на цыпочках пройти по гравию, хрустевшему у них под ногами. Алек отворил дверь, и они вступили в прохладный, выстланный линолеумом, коридор. По всему зданию разносилось неистовое тявканье. Он открыл ключом первую дверь налево и пропустил Оливию вперед. Они вошли в маленький кабинет со стенами пепельного цвета. Воздух здесь был теплым и затхлым, и Алек протянул руку, чтобы включить висевший на потолке кондиционер.

– Извините, здесь так душно, – сказал он. – Через минуту будет лучше.

– Вы ветеринар, – сказала она, усаживаясь в красное кожаное кресло, на которое он ей показал.

– Да, – он вручил ей завернутый в бумагу сэндвич с индейкой и сел за стол.

Стены были увешаны фотографиями: главным образом снимками маяка на Кисс-Ривер, а кроме того, несколько человек на виндсерфингах и портрет рыжевато-коричневого щенка кокер-спаниеля, сидевшего рядом с персидским котом, который напомнил ей Сильви. Сначала она хотела сказать ему об этом, но он был настолько погружен в свои мысли, что она передумала.

На окне над столом находился витраж, на котором голубые буквы ДВ – доктор ветеринарии – были вписаны между хвостом черного кота и раскрытыми крыльями чайки. Оливия вдруг представила, как Энни преподносит этот витраж ему: сюрприз, знак того, что она гордится им.

Он развернул свой сэндвич и расстелил на столе бумагу.

– Однако, пожалуй, я не чувствую себя ветеринаром последнее время. Я собирался взять отпуск на месяц, когда Энни умерла, но… – он пожал плечами. – Получилось больше, чем месяц.

Оливия кивнула. Она знала точно, сколько получилось. В тот вечер, когда он потерял свою жену, она потеряла своего мужа.

– Итак, – он с ожиданием смотрел на нее.

– Что бы вы хотели узнать? – спросила она.

– Подробно обо всем, что происходило в отделении скорой помощи в тот вечер. Вы сказали, что делали все, что было в ваших силах. В общих чертах я понимаю, что вы имели в виду, но конкретно в ее случае, что происходило? – он вздохнул и кинул взгляд на фотоснимок у себя на столе. Карточка стояла под углом, и Оливия не могла как следует разглядеть ее, но она была уверена, что это фотография Энни и их детей. Она видела рыжее пятно, и, скорее всего, это были волосы Энни.

– Пожалуй, больше всего я хочу знать, приходила ли она в сознание, – продолжал он. – Чувствовала ли она что-нибудь, страдала ли.

– Нет, – ответила Оливия. – Она не страдала, и она ни разу не приходила в сознание. Честно говоря, я думаю, она даже не поняла, что произошло. Возможно, она почувствовала острую жгучую боль от пули, которая могла успеть лишь удивить ее, и тут же потеряла сознание.

Алек облизнул губы и кивнул.

– Хорошо, – сказал он.

– Когда ее привезли, она была в тяжелом состоянии. По внешним симптомам я определила, что пуля попала в сердце, и единственной возможностью являлась операция.

– Операцию делали вы?

– Да. Вместе с Майком Шелли – это заведующий отделением скорой помощи. Он приехал, когда операция уже началась.

– Может быть, с таким ранением ее нужно было отправить в Эмерсон-Мемориал – там, все-таки, есть система жизнеобеспечения?

Оливия напряглась. У нее в голове зазвучал голос Майка Шелли: «Может быть, ее нужно было отправить. А так – ее смерть на твоей совести».

– Да, конечно, ей нужна была система жизнеобеспечения. Но перевозка в Эмерсон заняла бы слишком много времени. Она умерла бы по дороге. Немедленная операция была ее единственным шансом.

– Значит вам пришлось… начать операцию прямо там?

– Да. И я… Вы действительно хотите слушать дальше?

Он опустил свой сэндвич на стол.

– Я хочу знать все.

– У нее пропал пульс. Мне удалось взять ее сердце в руку и зажать пальцами отверстия, проделанные пулей, и тогда ее сердце снова начало сокращаться.

Оливия непроизвольно подняла руку. Алек, не отрываясь, смотрел на нее, и что-то откликнулось у него внутри. Она увидела, как он вздрогнул, его дыхание участилось, и она торопливо продолжила:

– Тогда у меня еще была надежда. Я думала, если мы зашьем отверстия, все обойдется.

Она рассказала, как Майк Шелли пытался зашить отверстие на задней стенке сердца Энни. Она помнила ощущение крови, сочащейся по пальцам. До сих пор она иногда просыпалась по ночам с ощущением удушья и включала свет, чтобы убедиться, что ее руки не были липкими и теплыми от крови. Оливия вдруг испугалась, что расплачется. В глазах стояли слезы, и нос горел от усилий их удержать.

– Понятно, – сказал Алек, его голос был лишен каких бы то ни было эмоций. – Видимо, было сделано все возможное.

– Да.

Он съехал пониже на своем стуле.

– Я почти ничего не помню о той ночи, – сказал он.

Он смотрел на нее. Его взгляд был сосредоточен на какой-то точке в воздухе между ними.

– Должно быть, кто-то позвонил моей соседке Ноле, потому что я помню, что она отвозила нас домой. Но я не мог бы рассказать вам ничего об этой поездке. Мои дети были со мной, но я этого совершенно не помню, – он поднял на нее взгляд. – Похоже, для вас это тоже была тяжелая ночь.

– Да, – она пыталась понять, какие чувства отражались на ее лице.

– Даже сейчас говорить об этом нелегко.

– Вы имеете право знать. Он кивнул.

– Да. Спасибо вам. За все, что вы сделали в тот вечер, за то, что нашли время поговорить со мной, – он показал на сэндвич, лежавший у нее на коленях. – Вы так и не поели.

Оливия опустила глаза на аккуратно завернутый в бумагу сэндвич.

– Я оставлю его на ужин, – сказала она, но Алек не слушал. Он смотрел на фотографию у себя на столе.

– Как бы мне хотелось, чтобы у меня была по крайней мере одна минута, чтобы попрощаться с ней, – сказал он и взглянул на обручальное кольцо на руке Оливии. – Вы замужем?

– Да.

– Берегите каждую минуту со своим мужем, как будто она последняя.

– На самом деле, мы живем отдельно.

Оливия смущенно опустила взгляд, чувствуя что-то похожее на вину за то, что они с Полом живы и здоровы, и все же живут отдельно.

– Вот как, – сказал Алек. – Так это хорошо или плохо?

– Ужасно.

– Мне очень жаль. И давно?

– Шесть месяцев.

Если он и связал как-то шесть месяцев, проведенных им без жены, с ее шестью месяцами без мужа, то он никак этого не показал.