Энн Мэйджер - Одна судьба на двоих Страница 20

— А уверен ты всегда.

— Не подлить ли воды в бобы? — попытался он отвлечь ее внимание от больной темы.

— Никогда не подливай воды в бобы! — прорычала она. — Как ты можешь быть таким бесчувственным?! Моя мать умирает.

Каттер положил ей на плечо руку, теплую, успокаивающую, но она в сердцах сбросила ее.

Он нахмурился.

— Постарайся утешиться мыслью, что твоя мать даже не узнает, сидела ты около нее или нет.

— Откуда тебе это известно? Ну допустим, она не узнает, но я-то до конца жизни буду знать, что своими руками закрыла ей глаза. — У нее навернулись слезы.

— Мне очень жаль, Чейенн, — мягко произнес Каттер. — Но ничего не поделаешь. Нам придется уехать на остров.

Она горестно вздохнула. В горле у нее стоял комок. Она вот-вот разрыдается, а всему виной — Каттер. Чейенн надулась.

И продолжала дуться на протяжении всего изысканного обеда, который она подала в элегантной столовой Мартина, под хрустальными канделябрами, а затем — весь остаток вечера в библиотеке, где они разбирали счета Мартина.

Каттер похвалил ее кухню, посоветовал написать еще одну поваренную книгу, хотя добавил, что в повседневном меню он предпочел бы менее жирную пищу.

— Я буду варить то, что мне нравится, — огрызнулась Чейенн.

— При этом твоя мама говорит, что я умею настоять на своем, — пошутил Каттер, обращаясь к Джереми. — Как бы мы все трое не растолстели на таком питании, как голуби. Предупреждаю тебя, Чейенн, толстые женщины не в моем вкусе.

Он передал Чейенн тарелку с лепешками, но она ледяным голосом отказалась.

Он поднял глаза и улыбнулся. Она же в упор смотрела на него с угрюмым, холодным выражением лица.

Словно не видя хмурого лица Чейенн, Каттер улыбнулся еще шире, но Чейенн притворилась, что не замечает его усилий, и к концу обеда сумела-таки испортить настроение и ему, и Джереми.

Больше всего ее настораживало то, что Каттер явно не считал ее дурочкой и не был человеком бесчувственным. Напротив, в его глазах непрестанно светились доброта и сочувствие.

Значит, существует какая-то реальная угроза. Тут ей пришло на память, что, подготавливаясь к выкупу Джереми, он не встречался с банкирами. Нет! Зато собрал целую хорошо вооруженную армию!

Что же он тогда предпринял? Надо попытаться еще раз расспросить его.

Ветер колыхал высокую траву на дюнах, в которой яркими звездочками горели дикие цветы. На острове, рядом с Каттером, Чейенн чувствовала себя в безопасности как никогда. Стоило их самолету приземлиться, как вмиг распустились миллионы бутонов. Тем не менее, когда Джереми играл вне дома, Чейенн не спускала с него глаз. Так же, как и Каттер, хотя на каждом шагу стояла усиленная охрана.

Из окна близ камина она смотрела, как в солярии Джереми швырял вверх горсти кукурузных зерен. На них слетались голодные чайки, дравшиеся из-за корма на потеху хохотавшему мальчику.

После возвращения домой он какое-то время был само воплощение страха, но Чейнн и Каттер сумели успокоить сына. Постепенно к нему возвратилась прежняя уверенность в себе. Он уже начал поговаривать о том, чтобы выходить в сад и лазить там по деревьям, как его снова посетил кошмарный сон.

Он проснулся с воплем, уверяя, что видел и слышал Курта и Лысого в своей спальне. Каттер отнесся к словам мальчика с полной серьезностью. Через несколько минут дом наполнился полицейскими и людьми Каттера. По странному совпадению Курт в эту ночь исчез, а розы в саду завяли. Во все населенные пункты в округе было разослано приказ о розыске Курта, но его так и не нашли.

С тех пор каждый вечер, выждав, когда Чейенн заснет, Каттер с пистолетом в руке обходил дом, проверяя каждое окно, каждую дверь и щель, особенно вблизи спальни Джереми. Однажды она тайком последовала в ночной обход за Каттером, но, поскользнувшись, чуть не упала. Он молниеносно обернулся на шум и приставил пистолет к ее сердцу.

— Ни с места!

Она вскрикнула.

— Что тебе здесь надо, Чейенн? — воскликнул он, опуская пистолет.

Как если бы она была в чем-то виновата!..

Но голос его прозвучал не менее испуганно, чем ее вскрик. И дрожал он всем телом.

— Каттер, что ты делаешь здесь с этой... с этой вещью?

— Просто проверяю все ходы и выходы.

— Зачем?

— Затем, что... — Он взглянул на нее мрачными глазами. — Просто — затем!

— Зачем ты ходишь с револьвером? Ведь можешь запросто застрелить кого-нибудь. Меня, например.

— Ты права, — он медленно кивнул. — Вся эта история свела меня с ума.

— Но почему?

— Я не могу говорить об этом.

Он нагнулся и нежно дотронулся до ее лица, как бы давая понять, что весь ее арсенал женской мудрости, не допускающей применения оружия, бессилен перед его чисто мужской потребностью оберегать и защищать ее.

Он привлек Чейенн к себе, и она уткнулась лицом в теплую твердь его мускулистой груди. И все же какая-то тайна, словно стена, стояла между ними.

— Иногда, хотя Джереми дома и в безопасности, я так боюсь! Так боюсь... — Она всхлипнула. — Вот как сейчас, например.

— Знаю. — Он погладил ее по голове.

— Прошу тебя, расскажи мне, что происходит. Твоя скрытность напоминает мне Мартина. Он тоже никогда ничего мне не рассказывал...

— Шшш, я не Мартин. Я смогу тебя защитить. Всегда. Клянусь. — Он крепче сжал ее в своих объятиях.

Ей стало так тепло на душе, что она прекратила расспросы. Пусть он ничего не рассказывает, даже его молчание весьма красноречиво. Оно показывает, что он разделяет ее опасения. Понимает их. Внезапно Чейенн ощутила, сколь глубоки его тревога о ней и сыне и решимость их защитить.

Он поцеловал ее губы, сначала нерешительно, затем более властно, раздвинув их языком. Одной рукой он гладил ее щеку, а другой — грудь. Чейенн расслабилась, сковывавший ее ужас улетучился.

Быть может, Каттер ее не любит. Быть может, никогда и не будет любить. Быть может, Мартин, даже находясь в могиле, останется извечной стеной между ними. Быть может, она нужна Каттеру только для секса. Или для того, чтобы быть рядом с Джереми...

Он повел ее в спальню, где они предались любви и где его страстность в сочетании с глубокой нежностью вознесла их на вершины блаженства.

К счастью, ночные кошмары более не посещали Джереми, и сегодня, в солярии, он казался ей обыкновенным шаловливым мальчиком.

Ах, если бы ее мать не была больна! Возможно, тогда жизнь на острове с Каттером и их сыном не была бы ей в тягость! Но еще сегодня ночью Чейенн видела во сне мать, высохшую, как пустынная земля вокруг их ранчо. Она лежала в гробу. Когда Чейенн проснулась, Каттер обнял ее, и она со слезами на глазах призналась, что уже оплакала мать, хотя та еще жива. Под конец она в который уже раз попросила Каттера отпустить ее домой, к матери.