Ирина Кисельгоф - Соль любви Страница 20

Дома на набережной богаче, им полагается пространство, наверное, поэтому наш двор большой. В нем есть даже ступеньки. Прямо посередине. Они ведут к детской площадке, за ней маленький сад, сейчас на ней снег и голые, озябшие деревья. Но я знаю дворы-колодцы узкие, как сигары, в одном из них четыре глухих стены и единственное пыльное окно на все четыре дома. Кто смотрит в него? Мне всегда это было интересно. В другом дворе – на ризалитах окна по диагонали, в третьем – сплошные окна и всего один балкон. Ни разу не видела на нем ни одного человека, будто никто и не живет… Но я все же думаю, что на таких балконах непременно должны обитать кудрявые, смешные и грустные трубачи. Как птицы. По крайней мере, если бы у меня был такой балкон, я бы всегда носила с собой желтую, блестящую трубу в черном футляре. И дудела бы в нее каждое утро на своем одном-разъедином балконе, пока меня не прогнали б соседи.

Я вошла во двор, ближайший к остановке, и подняла голову кверху. Небо открылось промозглым, серым, треугольным лоскутом. Еще день, а солнца нет и не будет до самой весны. В такую погоду даже днем зажигают в домах огни. Я поежилась, толкнула дверь подъезда, прошла через темную лестничную площадку и нерешительно потянула за ручку черного входа. Дверь открылась сама собой, и я попала в яблочко настоящей зимы без капли снега. Узкая труба, уже не бывает, четыре стены, каждый этаж в одно окно, похожее на ослепшую бойницу. Серая штукатурка давно облупилась, обнажив закопченные кирпичи. Вверх ржавыми канатами тянутся водосточные трубы, над головой висит облако белым бельмастым глазом. Внизу стены тонут в полутьме, вверху смазаны молочным, зимним светом. Вверху гудит ветер, внизу беспредельно тихо.

– Эй! – шепотом сказала я. – Где ты?

– Ты, – прошелестело эхо.

– Я? – удивилась я.

– А! – ответили мне.

На мой нос упала капля, я вздрогнула и помчалась через чужой подъезд, арки, проулки, дворы – к своему дому. Я бежала с рвущимся из груди сердцем, пока не узнала окна своего дома. Увидела их и остановилась как вкопанная. Ни одного огонька. Геры нет, никого нет. Тогда я села на детские качели-неваляшку, обхватила колени и стала ждать. Не хотелось мне идти домой. К Илье тоже. Не привыкла. Что мне там делать одной?

Я ждала, глядя на свои окна, зимний день стыл вместе со мной. Его пасмурный свет размывал край крыши и лился стеклянной лестницей в небо. В моем доме по стенам ползут кверху стеклянные гусеницы шахт для лифта. Их переплет схож с лестницей, ныряющей внутрь неба. Раньше я мечтала по ней взобраться…

Наконец в Гериной комнате зажегся свет, я отряхнула пальто от снега и пошла домой.

– Ты почему здесь? – В голосе Геры слышалась тревога, и мне стало спокойнее.

– Просто решила зайти.

– Что-нибудь случилось? С Ильей не так?

– Нет. У нас все хорошо, – я невольно повела плечами. – Не знаю… Дело не в этом. Не знаю в чем… Соскучилась.

– Ужинать будешь? – улыбнулся Гера.

– Можно, – я протянула букет. – Я ландыши тебе принесла.

– Мужчинам дарят цветы только на их похороны, – засмеялся Гера.

– Глупости! Поставь их рядом с кроватью, сон будет пахнуть весной.

– У меня сегодня яичница.

– У тебя всегда яичница, – улыбнулась я. – Пойдем, я проголодалась как зверь.

Люблю молчать вместе с Герой. Можно не проронить ни слова и сказать самое нужное. А самое главное, я поняла – я тоскую по дому. У меня все хорошо, но мне тоскливо. Разве так бывает?

– Гера, у тебя бывало так, что ты счастлив, а тебе грустно?

– Бывало.

– Расскажи. Мне нужно.

– Я раньше ходил под парусом. Каждое лето…

– Не может быть, – удивилась я. – Ты ни разу словом не обмолвился.

– Это было давно.

Я подперла подбородок кулаками. Мне нравится слушать Геру, он умеет рассказывать так, что я вижу все, как оно случилось. Он говорит, я смотрю на его лицо. В его синих глазах море, значит, он уже тогда забрал его с собой. Стащил потихоньку. Или с ним поделились честно.

– А дальше?

– Ты меня не слушаешь.

– Неправда! Ну давай. Мне интересно!

– …Накатила еще волна, и меня накрыло. Тащит спиной по гальке, хочу вздохнуть, не могу – во рту вода. Так на спине и отполз выше. Лежу по пояс в ледяной воде, сил нет даже говорить. Холод промозглый, а я улыбаюсь. Слово тогда дал сам себе – больше в море не ходить.

– И что? – не поверила я.

– Каждый год под парусом, пока институт закончили. Балтика, Каспий, Азов, Белое, – Гера улыбнулся. – Вот так.

– У меня не так. Я не это имела в виду. А где они сейчас? Твои друзья?

– Мы вместе работаем. Ты их видела, когда на юг ездили.

– А, – я засмеялась. – Веселые, толстые дядьки…

– Это было самое счастливое время, – невпопад произнес Гера. – Если бы я знал об этом раньше…

Он замолчал, я погладила его по руке. Я его поняла.

– Знаешь, я запомнила из фильма «Зеркало» странную фразу: были ли вы счастливы, но не так, как вы это понимаете? Ты это имел в виду?

– Почти, – улыбнулся Гера. – Только я такого в фильме не помню. Может, она звучала не так?

– Так! – закричала я. – Проверим?!

– Давай, – засмеялся Гера.

Мы смотрели «Зеркало», я плыла в мутной воде. Сверху, над толщей воды тусклый свет, снизу стволы деревьев, затопленная церковь без креста, разрушенные дома, битые кирпичи, черные провалы дверей и окон. Надо мной дно лодки, и я знаю, на нее глядеть нельзя, и все же смотрю. И вдруг понимаю, почему мне тоскливо. Не стоит возвращаться туда, где тебя уже нет. Я украдкой взглянула на Геру. Или все же стоит?

– Мне кажется, люди не всегда осознают, что их жизнь сложилась удачно, – внезапно сказал Гера. – Примеряют счастье к себе, а не к другим.

– Наверное, – я потянулась к сумке. – Я пойду. Совсем стемнело. Скоро Илья приедет домой.

Я одевалась в прихожей, когда зазвонил мой телефон.

– Ты где? – спросила трубка голосом Ильи.

– У себя.

– Я так и думал. Жди, я заеду.

– Не надо. Сама доберусь.

– Уже подъезжаю.

Илья молчал, я глядела из окна машины на город. Ночной город очень красив, особенно зимой. Синий снег искрит электричеством, за чугунными оградами набережных по черной воде бегут зябкие розовые, желтые и голубые дорожки огней. Похоже на корабли в порту… Море совсем близко, а я давно у него не была. В выходные мы с Герой часто ездили смотреть на него. Зимнее море похоже на одинокого человека, которому никто не нужен. Может, поэтому к зимним людям не тянет?

– Илья, – вдруг спросила я, – ты был бы рад, если бы близкий тебе человек стал счастливым, но вопреки твоему пониманию счастья?

– Нет.

– И я нет, – я осеклась. А как же Гера?

Ночью мне привиделся сон. В нем я была осенью и стригла протянутые ко мне красные ладони кленов. Их сплошь усыпала роса, как чьи-то слезы. Я проснулась во сне, не просыпаясь. Оттого что увидела то, что видеть нельзя. Я сама отстригла острыми ножницами желтые носы белых весенних цветов. Они больше не пахли.