Imanka - Ты проиграл. В тени твоих ресниц Страница 20

 — Подожди! Ты кому-нибудь говорила, что я приеду?

 — Нет. Полина знала. Но она за нас, хоть тебя она и не любит за твой выпендреж в Москве. Крестный был уверен, что в момент разговора я была с Родриго. Та Джейн из бара, она на каком языке с тобой говорила, как вы познакомились?

 — Я не хочу… — он опять обхватил меня крепко-крепко, поцеловал в макушку.

 — Би, это важно.

 — Эта тема нам неприятна. Я не хочу об этом говорить.

 — Послушай, сейчас нет приятных или неприятных тем. Сейчас речь о том, будем мы жить или нас съедят и из наших пальцев сделают крючки для корзин. Оно тебе надо?

 — Хорошо. Но обещай, что не будешь злиться и ревновать. Хотя, ты такая хорошенькая, когда ревнуешь, — он мечтательно промычал (и скорее всего закатил глаза, улыбнувшись). Кашлянул и серьезным голосом произнес: — Я пытался написать песню, она как раз под настроение попадала, стихи рождались… Ко мне подсела молодая женщина. Что-то спросила. Я по-немецки сказал, что не понимаю, чтобы сразу же отвязаться от нее. Она заговорила по-немецки. Обычные вопросы — откуда я, чем занимаюсь, как давно в Австралии, с кем приехал.

 — Что ты рассказал о себе?

 — Ничего. Сказал, что пою в рок-группе, что приехал к своей девушке на выходные. Она какое-то время жила в Берлине. Мы говорили с ней о городе и о том, как он изменился. Предложила выпить за знакомство. Я отказался сначала, потому что денег было всего ничего, а кредитку оставил в номере. Она решила угостить.

 — Ты сказал, как называется группа?

 — Нет. Мне кажется, что ее эта информация вообще не заинтересовала.

 — Она что-то спрашивала еще о группе и о том, что ты поешь, где? Просила что-то рассказать об этом?

 — Нет. По-моему, нет.

 — А про родителей спрашивала? Чем занимаются? Что делают?

 — Да. Я сказал, что мама художница, а отец музыкант.

 — То есть ты сдал себя по полной программе.

 — Нет!

 — Да. Потом, скорее всего, пришел Родриго, споил тебя за знакомство и узнал все остальное. Либо он специально нанял Джейн, либо это кто-то из его знакомых. Билл, нас завтра не убьют.

 — Уверена? — он радостно подпрыгнул.

 — Смотри, мне надо написать репортаж об экстремальном туризме. Что такое экстрим? Это что-то опасное для жизни. Племя людоедов как раз то, что надо.

 — Типа затяжного прыжка с парашютом в первый раз?

 — Да. Возможно, была какая-то договоренность с племенем на развлечение туристов с последующей инсценировкой какого-нибудь кровожадного обряда.

 — И ты хочешь сказать, что завтра нам устроят маленькое шоу?

 — Тебя где от нас отсекли? И как?

 — Я отстал немного — камень в кроссовок попал. Остановился, чтобы вытащить. Последнее, что я видел, как вы свалились с обрыва. Ну, думаю, главное, чтобы не разбились. Я шнурок завязал, поднимаюсь, а там… Майри мне в зубы палку засунули вместо кляпа, ремнем на затылке ее закрепили плотно, нож к горлу, руки связали и толкают к оврагу. У меня было ощущение, что мы специально стояли и смотрели на вашу возню. Я видел, как ты пришла в себя…

 — Подожди, то есть они наблюдали за нами? — вытаращила я глаза.

 — Так я тебе о чем говорю! Именно наблюдали, как будто команды какой-то ждали. Я видел, как ты радовалась, когда поймала лошадь. Я тогда еще решил, что всё, вы меня бросите. Потом ты наконец-то вспомнила обо мне и начала истерить. И я уже мечтал о том, чтобы ты меня бросила и уехала с Родриго, потому что после твоего вопля: «Билл!», стало понятно, что ты вообще не уберешься из леса без меня, — мягкий поцелуй в ухо.

 — Но я поднималась наверх, вас там не было…

 — Они так мастерски прятались… А я, сама понимаешь, с ножом у горла и кляпом во рту не особо мог разговаривать. Я видел, как он тебя завалил и скрутил. У меня сердце чуть не выскочило. Я чувствовал твою боль и беспомощность, и готов был придушить его собственноручно. Потом ты сдалась. Я начал вырываться, и аборигены уволокли меня в деревню.

 — Выходит, что майри дали Родриго уйти?

 — Выходит что так. Меня еще лошадь сильно смутила. Сама подумай, откуда ей взяться в горах ни с того, ни с сего? И Родриго нас явно вел по известной ему дороге. Вряд ли бы он изучил ее настолько хорошо за время нашего перелета.

 — У Родриго память хорошая и он гениально ориентируется на местности. Я так не умею. Кстати, вот еще одно подтверждение того, что все это спектакль.

 — Но зачем? Ради какой-то статьи? Зачем тогда тебе разбили лицо? И Родриго этому папуасу по морде съездил конкретно, с ноги бил, я лично видел.

 — Не знаю. Но нас не охраняли днем, нам дали уйти. Нас не обыскали. Они наблюдали за нами, вместо того, чтобы сразу же пристрелить. Ведь понятно, что если кто-то из нас спасается, то у племени могут начаться серьезные проблемы. А спасся у нас организатор всего этого мероприятия. И, между прочим, обрати внимание, здесь до сих пор нет представителей власти, нас никто не ищет, мы никому не нужны. Родриго не бросил бы меня ни при каких обстоятельствах. А сейчас… Я не понимаю, зачем все это…

 — Бросил же.

 — Нет, ты его не знаешь. Родриго хороший друг, ты бы видел, как он меня в Колумбии защищал.

 — Значит, широкомасштабную операцию по нашему спасению мы увидим завтра?

 — Ага, думаю, что утром нас спасут как минимум с громким гиканьем.

 — А если нет?

 — Тогда группе Tokio Hotel придется искать нового солиста, а мое имя в вашей семье навсегда будет проклято.

 — Ты совсем не боишься смерти?

 — А что толку ее бояться? Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

 — И я не боюсь. Я боюсь, что не смогу выходить на сцену, не смогу петь, что не будет той ликующей толпы. Я боюсь потерять ребят, остаться без группы. Они моя жизнь. Группа для меня всё. И еще я боюсь… — он запнулся и замолчал, а я так и не услышала, чего же еще боится Билл. Хотя и так понятно — он боится, что группа потеряет популярность, и больше не будет ничего.

 — Би, рано или поздно, это произойдет. Даже звезда «Биттлз» в какой-то момент погасла. Да, они стали легендой…

 — Я знаю, о чем ты говоришь. Но через несколько лет это будет нашим решением. Сейчас для меня главное сцена и группа. И я рад, что ты понимаешь меня, рад, что ты не ревнуешь к фанатам и работе.

 — Ох, Би, я бы не была на твоем месте столь оптимистична, — рассмеялась я.

 Он рассказывал о путешествиях и разных странах, о фанатах и их подарках. Говорил, как благодарен им. С каким трепетом и любовью относится к ним, не смотря на то, что временами они агрессивны и готовы разорвать мальчишек. Он рассказывал о Томе и Георге с Густавом. О маме и отце. Он ворчал на продюсеров. Жаловался, что они нагружают их до полной потери ориентации в пространстве. Что иногда он готов отрезать себе язык, лишь бы не отвечать на глупые вопросы журналистов и не улыбаться в камеры. И я поняла, что Билл безумно соскучился по дому, по ребятам, по этим глупым журналистам, ради которых он никак не может расстаться с языком. Я слушала его с улыбкой. Наслаждалась его голосом. Ловила его дыхание…