Людмила Толмачева - Мужские сны Страница 20

– Дело? – переспросила она, не в силах оторваться от его глубоких, бездонных, словно морская толща, глаз. – Мне надо в областной архив по личному делу.

– А нам по пути. Я тоже собрался в город за красками.

Они не заметили, как неслышно покинул их батюшка. Они ничего не замечали вокруг. Андрей спрыгнул с лесов, подошел к ней вплотную. Она, не отдавая себе отчета, прильнула к нему. Ее руки были безвольно опущены, а голова слегка запрокинута, глаза закрыты. На губах блуждала не то улыбка, не то судорога страсти. Он вдруг крепко обнял ее, начал целовать сначала волосы, затем лоб, глаза. Стукнула дверь. Они отпрянули друг от друга.

– Здесь есть кто-нибудь? – раздался голос Виталия.

Он, щурясь и привыкая к плохому освещению после яркого солнца, вошел в помещение.

– Здравствуйте! А я…

Он замолчал, нахмурился, опустил глаза. Татьяна не успела изменить выражение лица, она еще не пришла в себя от любовного огня, охватившего ее тело минуту назад, и Виталий заметил это. Он все понял.

– Вы по делу? – невозмутимо спросил Андрей.

– Я? Нет. То есть да. Короче, можете забирать дом. Мы согласны.

Он круто повернулся и быстро вышел из придела. Татьяна опустила голову, закусила от досады губу. Андрей дотронулся до ее руки, но она отдернула ее.

– Что произошло, Таня? – глухо спросил Андрей. – Только что я видел перед собой совсем другую женщину. Такой ты и должна быть, понимаешь? Ты рождена такой, женственной, нежной, доброй. Это из-за него? Ответь! Из-за него? Ты чувствуешь себя виноватой? Значит…

– Ничего не «значит»! Андрей, не мучь меня! И потом здесь не место для подобных сцен. Мы богохульствуем.

– Ты права. Оставим этот разговор. Завтра я тоже еду в город. Увидимся!

Он вновь залез на леса и продолжил работу. Татьяна вышла из церкви, медленно побрела по дорожке в сторону улицы, но на середине остановилась, подумала, а затем решительно направилась к флигелю.

Всю дорогу они стояли в тамбуре и целовались.

– Я бы мог пригласить тебя в ресторан, но сейчас я на огромной мели. Потерпишь еще месяц? Мой агент обещает продать картину за приличную сумму.

– Потерплю, – шептала она, обвивая его шею обнаженными руками.

В тамбур заглянула проводница:

– Молодые люди, чай будете?

– Будем, – ответила Татьяна.

Они вошли в купе, где уже чаевничали две женщины, и сели на скамью.

– У меня с собой бутерброды и сгущенка, – тихо сказала Татьяна.

– Сгущенка? – лукаво спросил он и улыбнулся. – Люблю сгущенку.

Последние два слова он произнес шепотом, глядя на губы Татьяны. Она покраснела, уткнулась в пакет с провизией. Они попросили проводницу принести консервный нож, и Андрей открыл банку. Вскоре их спутницы встали, освободив место возле столика, а потом и вовсе вышли из купе, дабы не смущать «молодых».

Им казалось, что на людях они держат под семью замками свои чувства. Но и одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять – это влюбленные. Татьяна, окрыленная любовью, помолодела. И разница в возрасте была незаметна. Она заставила Андрея съесть два бутерброда, а сама едва справилась с маленьким кусочком. Ее аппетит сжигала страсть, которая завладела каждой ее клеточкой, парализовала волю и заполнила без остатка сердце. Отступили назад хлопоты и заботы. Ее уже не задевал так больно случай на кладбище, не трогали обидные слова Оксаны, не волновали напрасные признания Виталия. Андрей! Андрей! Андрей! Музыка его имени звучала в ушах, свет его глаз озарял путь, тепло его рук хранили ее плечи.

На перроне они расстались. Татьяна пошла через вокзал на стоянку такси, а ему надо было в другую сторону. Он скупо говорил о своих делах, а она не настаивала на его полной откровенности. Умная женщина, она понимала, что влезать во все мужские дела – значит губить отношения.

Она ехала в такси и новым взглядом смотрела на улицы и площади родного города. Как они преобразились! Стали шире, чище, красивее. Весь мир стал другим. Как она жила раньше без Андрея? Разве это была жизнь? Татьяна даже поежилась, поведя плечами. Серые, беспроглядные, пресные будни. И никакие суперпрезентации и встречи на высшем уровне не заменят и на секунду тех часов в тамбуре, что провела она вдвоем с любимым.

Тамара Федоровна поливала огурцы, когда увидела на дорожке дочь. Она не узнала Татьяну.

– Ты только из косметического салона, что ли? – спросила мать, бросив шланг и обнимая дочь. – Выглядишь как мои огурчики. Свеженькая, помолодевшая.

Татьяна рассмеялась и вновь удивила мать, теперь уже задорным смехом. Так она смеялась только в юности.

– Мамуля, я не из салона, я из тамбура! – Она покружилась перед матерью. – Я всем женщинам даю совет: поезжайте в тамбурах – и вы обретете свежесть и молодость!

– Ох, любишь ты загадками говорить! Пойдем в дом, я покормлю тебя первыми ягодами со сливками. Специально для тебя собирала.

Они сидели на тесной веранде за небольшим столом, покрытым белой скатертью в красный горошек. Татьяна уплетала ягоды со сливками – голод все же дал о себе знать – и слушала рассказы матери об урожае, о соседях по даче и прочих милых пустяках, которыми живет женщина в ее возрасте. Потом они прогулялись по участку и уселись на скамейке в тени старой груши.

– Мама, – уже другим тоном заговорила Татьяна, – ты что-нибудь знаешь о Колчиных, которые в Кармашах жили?

– Колчины? Знакомая фамилия… А! Знаю старуху Колчину. Она что, жива до сих пор?

– Да. Я видела ее недавно на кладбище.

– Ну и что?

– Ты ничего не знаешь о ее муже?

– Нет. Погоди! Его, кажется, арестовали в тридцатые годы. А почему…

– Мама, нашего деда обвиняют в доносительстве.

– Что?! Кто обвиняет? Эта Колчина? Да какое она право… Нет, не может быть! Ерунда какая-то!

– Нет, мама, это не ерунда, это очень серьезно. И статья есть в Уголовном кодексе о ложном обвинении, причем некоторые, которым это выгодно, могут добавить формулировку: «в корыстных целях».

– Господи, что ты несешь? Кому это выгодно? А ты разговаривала об этом с дядей Пашей?

– Да, разговаривала и пообещала ему сходить в областной архив, поискать документы, опровергающие этот поклеп.

– Поклеп. Так оно и есть. Настоящий поклеп! Не мог наш отец, честный человек…

Она вдруг заплакала, и эти материнские слезы окончательно опустили Татьяну с небес на землю. Она заторопилась обратно в город.

– Может, успею в архив, – сказала она, целуя мать на прощание.

В областном архиве она застала директора, которому и выложила все как на духу. Она понимала, что без его помощи ей не справиться с такой задачей. Директор, пожилой, седовласый, с благородными чертами, давно знал Татьяну и относился к ней с искренним уважением, без чинопочитания. Он вызвал к себе заведующую одним из отделов, маленькую сухопарую женщину в очках, и коротко, деловито, но очень деликатно, чтобы не ранить чувств Татьяны, объяснил ситуацию. Зинаида Петровна, так звали заведующую, пригласила Татьяну в святая святых – хранилище документов. Там она дала распоряжение молодой женщине, назвав ее Валей, найти все папки по Кармашам и Приваловскому району, к которому село принадлежало административно. Татьяна села за стол, стоявший у окна, и приготовилась к долгому ожиданию, но Валя быстро нашла три папки и подала их Зинаиде Петровне. Заведующая присела рядом с Татьяной и начала перебирать документы в папках. Прошел час, пока они не наткнулись на любопытный документ, проливающий свет на дело Колчина. Это был протокол собрания партячейки колхоза имени Сталина, существовавшего в то время в Кармашах. В повестке дня собрания значился вопрос о вредительстве на ферме. Собрание дало политическую оценку деятельности заведующего фермой Кармашева Степана Игнатьевича и доярки Луневой Ефросиньи Ильиничны. Подписали протокол секретарь партячейки Андросов, члены ячейки Рябой и Куско. Протокол вел Симаков Авдей Анисимович.