Клейтон Мэтьюз - Новый Орлеан Страница 20

Он отхлебнул из стакана. Вот теперь виски начало действовать по-настоящему — очертания предметов расплывались, все его чувства притупились и одновременно обострились. В ушах стоял ровный приятный гул.

Он выпил до дна, нагнулся и поставил бокал на траву. Распрямляясь, услышал грудной голос:

— Еще хочешь?

Помаргивая, Брет вглядывался в возникший из темноты неясный силуэт. Судя по голосу и мускусному запаху крепких духов, женщина.

— А что, можно, — ответил он.

— Видела, как ты вышел на улицу. Следила за тобой, если уж честно. Прихватила пару порций, может, уединимся ненадолго?

— Можно, — тупо повторил Брет, с тревогой отметив, как вдруг сел его голос.

— Ты ведь Брет Клоусон, правильно? Звезда наша футбольная.

— Ага, он самый, — подтвердил он, ожидая, что незнакомка сейчас заговорит о трагикомическом эпизоде.

Однако она о нем, похоже, и не вспомнила. Вместо этого она сказала:

— Вообще-то я не очень увлекаюсь футболом. Но тебя на поле несколько раз видела. Сейчас я в разводе, и у меня есть сын, который считает, что лучше тебя не бывает. Думаю, надо бы попросить у тебя автограф — он бы с ума сошел от счастья. Только вот темно слишком, как по-твоему?

— Ужасно темно, — согласился Брет и отхлебнул из стакана.

— Но иногда это даже к лучшему. — Рука незнакомки нащупала молнию на его брюках.

У футболистов, как и у рок-певцов, — свои обожательницы. Всегда под рукой, ни в чем не отказывают.

Раз или два Брет не устоял перед соблазнительными предложениями. Но для такого сорта поклонниц эта женщина казалась немного староватой.

Потом до него дошло, что все происходящее — лишь часть фантастической ночи, причудливо вместившей в себя сочетание многих факторов. Марди-Гра. Атмосфера, создавать которую на своих балах, особенно в это время года, у Рексфорда Фейна, похоже, был особый талант. Чувственная, переполненная эротикой атмосфера, когда не остается никаких преград и ограничений. Все можно.

Но где-то в особняке он оставил Лину. А что, если она… Но если она стала свидетельницей его унижения, ей-то должно быть все более чем безразлично.

Рука незнакомки добралась до искомого объекта.

Под ее умелыми пальцами он моментально отвердел.

— Да чего там! — пьяно хихикнул Брет.

Женщина опустилась перед ним на колени, словно бы в умоляющей позе, и Брет, забыв обо всем, отдался во власть острого ощущения.

Глава 7

Мартин Сент-Клауд как в воду глядел. Уже через пятнадцать минут Эбон практически и не вспоминал о стычке с Бретом Клоусоном. Более того, он был даже благодарен, что тот вмешался и разнял их с сенатором. Эбон едва не утратил самообладание, а это было опасно и совсем ни к чему. Ни под каким видом. Нрав у него был крутой и злобный — только чуть отпусти поводья, и его так занесет… Эбон еще с раннего детства познал, что негритянскому парню, растущему в Новом Орлеане, лучше научиться сдерживать свою вспыльчивость. В противном случае рискуешь получить пробоину в черепушке, это как минимум. А повзрослев, он очень быстро понял, как легко неуправляемые приступы гнева заставляют совершать непоправимые ошибки.

Нет, бывали, конечно, моменты, когда он симулировал вспышки ярости — в тех случаях, когда ему было нужно утвердить свою власть над каким-нибудь чернокожим братом или застращать какого-нибудь белого пижона. Однако Эбон был уверен, что Мартин Сент-Клауд не из тех, кого так просто запугать, и сильно подозревал, что то же самое относится и к Джиму Бобу Форбсу.

Таким образом, Эбон был только рад, что вмешательство Брета и объявление о начале церемонии снятия масок дали ему возможность ускользнуть с места происшествия.

Он осознавал, что Мартин подкалывает его. Эбон уважал сенатора и, вероятно, мог бы относиться к нему с симпатией, если бы не цвет его кожи. Мартин исходил из ложных посылок — он верил, что все проблемы можно решить на выборах. Может, это и справедливо для большинства проблем белых, но когда и какие проблемы чернокожих были решены путем голосования?

Покинув сенатора, Эбон не ушел с бала, считая, что для этого еще рано. Он пробирался сквозь толпу, заносчиво вскинув голову, стараясь, чтобы его видели, чтобы его присутствие заметили. Он отвергал все попытки заговорить с ним, а заодно и все предложения угоститься напитками. Эбон не пил никогда. Для него алкоголь был равнозначен марихуане, героину, любым наркотикам. Алкоголь и наркотики он считал врагами своего народа, троянским конем, которого белые коварно внедряют в лагерь чернокожих. Алкоголь разъедает способность человека управлять своими разумом и плотью.

Он обошел все комнаты на первом этаже, с тем чтобы ни один гость не упустил возможности увидеть его в костюме дяди Тома Всякий раз, когда за его спиной раздавался изумленный или возмущенный шепоток, на лице Эбона появлялась довольная ухмылка.

Завершив турне по первому этажу, Эбон вышел в главный холл. Справа от него высилась огромная лестница, ведущая на второй этаж, сразу за ней виднелись все еще открытые парадные двери. По левую руку он увидел дверь во внутренний дворик, она тоже была приоткрыта. Он вознамерился было подняться наверх, но отказался от этой мысли Он уже насмотрелся на кричащую роскошь особняка Рексфорда Фейна, оплаченную потом и кровью чуть ли не дармовой рабочей силы — и немалую их часть пролили его чернокожие братья. Но уходить пока рано, еще не время.

Эбон свернул налево и вышел из особняка в ночь.

Он очутился на узкой веранде, идущей вдоль всей стены здания. Шагнув из пятна света, льющегося из приоткрытой двери, он прислонился к перилам и закинул голову. Набрал полную грудь упоительно свежего воздуха. Неожиданно услышав шаги, цокот женских каблучков по каменному полу веранды, он выругался про себя, поняв, что кто-то идет в его направлении.

Негромкий мягкий голос произнес.

— Вы тот самый, кого все называют Эбоном, угадала?

Эбон окинул ее взглядом. Высокая женщина, светловолосая, как викинг, со статной фигурой, обтянутой донельзя облегающим вечерним платьем. Она шевельнула бедрами, животик выпятился в откровенном приглашении. В тонкой правой руке зажат длиннющий мундштук с дымящейся сигаретой.

— Эбон — мое имя, мама, — резко парировал он. — А если все меня как-то и называют, то, думается, совсем по-другому.

— Правильно, совсем по-другому, — рассмеялась она, — Хочешь, повторю?

— Это лишнее. Наслышан.

— И что, не трогает?

— Ярлыки, которые клеют мне белокожие, меня вообще не трогают. — Он слегка усмехнулся. — К тому же я плачу им той же монетой.

Наступила короткая пауза. Женщина курила, а Эбон в бесстрастном молчании выжидал ее следующего хода в давно знакомой игре.