Вера Колочкова - Твоя жена Пенелопа Страница 20

– Я здесь, Лариса Борисовна. Здравствуйте. Поздравляю вас с днем рождения.

– Ой, Ниночка! А я тебя сразу и не заметила! – весело расхохоталась именинница, ничуть, кстати, не смутившись. – Надеюсь, ты не обиделась на Пенелопу? Это я в смысле удивления – как ты нашего обалдуя до сих пор терпишь…

Врет. Не было в ней никакого удивления. А вот насмешливой снисходительности было сколько угодно, ешь полными ложками. Кстати, очень обидной снисходительности. Особенно на фоне «нашего обалдуя», с большой гордостью и любовью произнесенного.

– Раздевайтесь, ребятки, проходите! Все уже собрались, только вас ждем! Ниночка, куртку можно повесить вон там… Кажется, свободный крючок есть… Нет? Ну, пристрой куда-нибудь сама…

Гости. Родственники, друзья. Все лица уже знакомые. Глаза блестят от принятого натощак аперитива, одна из юных кузин выплясывает вокруг накрытого стола что-то невообразимое под Равеля. Взмах рук, излом в тонкой талии, лицо смешливо трагическое. Хохот, аплодисменты.

– Таточка, в тебе пропадает Айседора Дункан! Больше экспрессии, Таточка!

Это отец Таточки, Константин Борисович, младший брат Ларисы Борисовны. Плотный мужчина, вальяжный, с большими залысинами по бокам высокого умного лба. А мама Таточки у окна, вся окутана ажурной сиреневой шалью, как туманом. Очень загадочно смотрится. Даже вдруг всплыло в памяти что-то поэтическое – дыша духами и туманами…

– О, Ник! Привет! – подлетев в безумном танце, картинно закинула ему на плечо руку Таточка и подставила щеку для поцелуя.

– Привет, Татка… Это что у тебя за мазурка с выходом из-за печки? Похоже на весеннее обострение! Дядь Костя, ты ей больше не наливай сегодня, иначе может превратить молитву в фарс!

И опять – общий хохот. Лица доброжелательные, солнце в окно шпарит, от накрытого стола нельзя глаза отвести. Все красиво, культурненько до изнеможения. Тарелки на подтарельниках, салфетки крахмальными домиками, даже шампанское в ведерке со льдом. Фу-ты, ну-ты…

Да что же это, опять в мыслях к плебейскому сарказму потянуло! Ну чего она, в самом деле? Что за мнительность такая, ей-богу? Нельзя же так! Да, может, и не место ей здесь. Да, другого поля ягода, пустили Дуньку в Европу. Но ведь они ей так же радостно улыбаются навстречу, как и Никите! И Татка подлетела, чмокнула в щеку! И дальше – по кругу… Глаза, лица, вежливо сакраментальное «как дела, Ниночка?». Обычные дежурные приветствия… А мама Татки даже комплимент сказала – красиво, мол, похудела, молодец! И это ничего, что вовсе она не худела, а наоборот, слегка поправилась за зиму…

Нет, ничем она от них не отличается. А дурацкий сарказм – это самозащита, результат собственного пугливого уничижения, только и всего!

– К столу, друзья, к столу! – призывно всплеснула маленькими ухоженными ладошками Лариса Борисовна. – Все, больше никого не ждем! Мужчины, открывайте шампанское!

Расселись довольно быстро, наполнили бокалы, застыли в ожидании главного тоста – за дорогую именинницу. Конечно же, первое слово – Льву Аркадьевичу. Он вообще был мастер произносить тосты, а сегодня ждали особенной изюминки в здравице. Как-никак, для любимой жены…

Поднялся со стула, держа бокал с шампанским в руках. Молчит, улыбается задумчиво. Ага, паузу держит… Разглядывает, как поднимаются со дна бокала шустрые пузырьки. Ну, слишком уж долго! И без того торжественности момента нагнал, хватит!

Наконец вздохнул, заговорил тихо, задумчиво, будто рассуждая сам с собою:

– Не помню уже, кто сказал… Кто-то из классиков, наверное. Жена, мол, это или большое зло, или большое благо, кому как повезет. Но дело не в том, друзья… То есть вовсе не в везении тут дело. А дело, как это ни банально звучит, в любви… Если тебя, недостойного и насквозь грешного, продолжает любить жена, значит, ты наполовину уже и не грешен… Да, да, я за годы своей семейной жизни совершенно укрепился в этой мысли – любящей жене, как священнику, дано право отпускать перед богом грехи мужнины! И счастлив тот, у кого есть любящая жена, потому что он живет под крылом ангела!

И замолчал, обвел глазами лица гостей. Все ждали последней фразы – чтобы прозвучало наконец имя дорогого «ангела». Как-то безотносительно получалось, что ли… Но Лев Аркадьевич молчал. Первым не выдержал Константин Борисович, взметнул по-гусарски руку с бокалом вверх:

– Ну, Левушка? За нашу Ларочку, да?

– Погоди… Я не все сказал… – с досадой произнес Лев Аркадьевич, – то есть молитвы еще не закончил…

Тут уж и вовсе повисла над столом торжественная тишина – стало быть, это молитва была, а не здравица! И припылила вдруг неловкость смешливые лица гостей – ну, ты, братец, и загнул, относительно молитвы-то…

Повернувшись все корпусом к Ларисе Борисовне, Лев Аркадьевич наклонил голову, пробубнил дрожащим фальцетом, будто и впрямь завершил молитву:

– И в благодарности к тебе припадаю, спасительнице души и здравия моего физического, к тебе, дарующей мне, грешному и убогому, счастье…

Нине показалось – перекрестится сейчас. Даже голову в плечи втянула. Отчего-то ужасно, ужасно неловко было глядеть на этот фарс. Вот уж не ожидала такого от Льва Аркадьевича!

Нет, креститься не стал, и на том спасибо. Поднял бокал, осушил до дна. Быстро, одним махом.

Зазвенели бокалами, чокаясь за здоровье именинницы, и все остальные. На лицах по-прежнему было написано недоумение, никто и не понял, что это было по большому счету – то ли шутка такая, то ли и впрямь человек на жену молился. Потому звенели бокалами с осторожностью, стараясь не глядеть на Льва Аркадьевича.

Но ему было, похоже, все равно. Сел на свой стул, наклонился к уху Ларисы Борисовны, прошептал что-то коротко. Она улыбнулась, но головы к нему не повернула. И не ответила ничего. Только плечом слегка дрогнула, будто сбрасывая с досадой его шепоток.

– М-да… – тихо вздохнул рядом Никита, вожделенно оглядывая стол с закусками, – видно, здорово нынче отец накосячил. Совсем уж, видать, глобально. Оливье будешь, Нин? Давай я за тобой поухаживаю…

– В смысле, накосячил? – спросила Нина, протягивая ему тарелку. – Чем-то провинился, что ли?

– Хм, провинился. Провинился-помолился… Налево сходил и снова помолился. Так и живут, стало быть.

– Ты что, Никит? С чего ты взял?

– Что я взял?

– Ну, про налево?

– Да ладно, не бери в голову. Так оливье будешь или нет?

– Буду. А Лариса Борисовна?.. Она что, узнала, да?

– Да в том-то и дело, что мама никогда не стремится к лишнему знанию. Она у нас умная тетка… Может, и есть это знание, но для нее оно не имеет никакого значения. Отец-то прав – просто она его очень любит…

– А он ее не любит, что ли?