Татьяна Тронина - Роман с куклой Страница 21

– Что?

– Это ужасно… «Виолетт-де-парм»!

– Ну и что? При чем тут виолетт-де-парм? – с недоумением спросил товарищ.

– «Виолетт-де-парм» – это «пармская фиалка». Фиалка! От Сонечки пахло этими духами! А давешняя старуха сказала…

– Брось, Алиханов, – зевнул Эрден. – Сам же говорил, что не веришь во всю эту ерунду.

– Как ты относишься к белому платью и фате? – деловито спросила Ева, листая журнал. Она сидела на кожаном диване в кабинете Михайловского в Лапутинках, а жених ее расположился у окна, за большим полированным столом. Даниил Михайловский пытался работать.

– Положительно, – ответил он рассеянно, глядя на экран компьютера.

– Значит, традиционный наряд невесты не вызовет у тебя отторжения! – с удовольствием заключила Ева. – А то я, знаешь ли, несколько старомодна, и вообще эта свадьба, к твоему сведению, – первая в моей жизни.

– Ты можешь делать что угодно, Ева. Хоть во что оденься – я ни слова тебе не скажу…

– Ты очень добр, спасибо, – усмехнулась она. Потом отбросила от себя журнал и растянулась на диване. Житье на даче ей пока нравилось. И Михайловский ей тоже нравился. Не то чтобы она его любила – за те несколько недель, что они были знакомы, полюбить не успеешь, но он определенно ее волновал. В положительном смысле.

Вот и теперь она смотрела на него – пристально, изучающе, с удовольствием. Так обычно разглядывают удачную покупку.

У известного беллетриста были широкие, довольно густые брови. Волосы Михайловский так и не постриг – но это только потому, что Ева еще не настояла на этом. Так и ходил лохматым, обросшим. Бледное, мрачноватое лицо, губы всегда сжаты – то ли сурово, то ли страдальчески. Очень мужественное, выразительное лицо.

Ева опустила глаза и принялась разглядывать его ноги под столом. Всем видам обуви Даниил Петрович предпочитал сандалии, которые носил без носков, как и полагалось их носить. Даже сейчас, в начале сентября, когда по утрам было очень прохладно, он не изменил этой привычке. Сандалии и бриджи. Поистине морозостойкий товарищ!

Ступни у него были широкими, крестьянскими. Икры, покрытые рыжеватыми волосками, – тоже. Ширококостный, основательный Михайловский не имел ничего общего с Яриком, давней Евиной мечтой, но оно было и лучше, что в ее женихе не оказалось ничего общего с изящным принцем ее юности…

– Даниил, что за фотография стоит у тебя на столе? – лениво спросила Ева. – Вон та, слева! Давно хотела узнать… Это ты в детстве, да?

– Нет. Это мой сын.

– Сын?! – поразилась Ева. – Ты мне ничего не говорил о своем сыне!

– Ты не спрашивала – вот я и не говорил, – спокойно ответил тот, не отрывая взгляда от экрана.

– И долго ты от меня собирался это скрывать?

– Нет, я не собирался от тебя ничего скрывать. Вот ты спросила – и я ответил. Это мой сын Сережа.

Ева хотела было рассердиться, но потом решила – а зачем? Если у Михайловского такой характер, то не имеет смысла злиться на него… Просто ее задача теперь – вовремя задать нужный вопрос. Она помолчала немного, а потом спросила с любопытством:

– Даня, а сколько ему лет?

– Сейчас – четырнадцать. Он живет с матерью в Америке.

– С ума сойти… Ты, наверное, скучаешь по нему?

– Очень, – серьезно ответил Михайловский и наконец оторвал свой взгляд от экрана. – Мы переписываемся с ним по Интернету.

– Как же ты отпустил его?..

– Я не хотел его отпускать, – мрачно признался Михайловский. – Но Катерина, она…

– Катерина – так зовут твою первую жену?

– Да. В общем, она и ее новый муж, Ричард… Да не хочу я о ней говорить! – с раздражением воскликнул он.

«Не хочешь – не надо, – смиренно подумала Ева. – Тем более что эта Катя в Америке… Катя не должна меня волновать».

– Ты бы хотел, чтобы Сережа вернулся к тебе? – сменила Ева тему. О сыне Михайловский говорил более охотно.

– Да. Я надеюсь, что после своего совершеннолетия (когда станет, наконец, совершенно свободным человеком) он вернется ко мне. Ты не будешь возражать? То есть даже если ты будешь возражать…

– Я не буду возражать, – важно сказала Ева. Подумала и добавила: – Дети – это святое.

– Спасибо! – неожиданно улыбнулся Михайловский.

Они снова занялись каждый своим: Ева углубилась в чтение журнала, Михайловский продолжил печатать на компьютере.

– Даня…

– Что? – рассеянно отозвался тот.

– Расскажи мне и о второй жене – хотя бы в двух словах. Это важно. Расскажи сейчас – и все, больше я тебя о твоих женах не буду спрашивать.

– О нет… – застонал Михайловский и потер ладонью лоб. – Это невозможно!

«Так, и со второй женой у него были большие проблемы…»

– Ладно, я расскажу… – с ненавистью пробормотал Михайловский. – Лиза, она… Словом, она та еще дрянь. Наставила мне рога, а потом сбежала к своему любовнику. Да и еще отсудила у меня все, чем я владел на тот момент.

– Все? – удивилась Ева. – Я думаю, больше половины она не могла требовать…

– Все! Ну, не только отсудила, а еще и отняла – самым бесцеремонным образом… Одно утешает – этого своего, второго, она тоже обобрала до нитки. Но дело не в деньгах… – с трудом продолжил Михайловский. – Деньги – дело наживное, тем более что я нищим под забором не валялся, с голоду не помирал… Дело в другом. Как именно она уходила от меня, какие слова говорила, с каким злорадством смеялась… Не женщина, а демон.

«С Лизой все ясно, – сделала умозаключение Ева. – Лиза тоже мне ничем не угрожает!»

– А ты не боишься, Даниил, в третий раз ошибиться? – строго спросила она. – Я ведь могу оказаться похлеще, чем твои Катя с Лизой, вместе взятые!

– Ты мне угрожаешь? – засмеялся он.

– Да. У меня скверный характер – я тебя уже предупреждала. – Ева с чувством глубокого удовлетворения принялась разглядывать свои ногти.

Михайловский вышел из-за стола и сел рядом с ней.

– У тебя скверный характер, но ты хороший человек, я это знаю. Мне очень импонирует твоя прямота, – серьезно сказал он. – Ты – настоящая.

– Да откуда ты знаешь…

– Знаю, и все! – перебил он и принялся целовать ее. – Молчи. И вообще, таким красивым прощается все! Ну, почти все…

– Я красивая?

– Очень. Очень-очень. Ты само совершенство. Я пытался найти в тебе хоть один недостаток – и не нашел…

Он целовал ее руки, ноги, уткнулся в живот.

– Ой, щекотно! – засмеялась она.

– Ты лучше всех. И я все время думаю о тебе. Мне надо о работе думать, а я все думаю, думаю о тебе…

– Щекотно!..

Хохоча, они возились на диване.

– Зато ты у нас – самый умный, – шепотом сказала Ева. – Вон у тебя головушка какая большая… – Она потрепала его по голове. – Да, пока не забыла – срочно сходи в парикмахерскую и постригись. А то ходишь, как пещерный человек!