Ксения Беленкова - Эффект лучшего друга Страница 21

Глава двенадцатая,

где рассказывается, из чего растут зубы ненависти

Зима свернулась клубочком, съежилась и почти что исчезла в лучах наступающей весны. Женька тоже барахтался в этих лучах, сплавляясь до школы и обратно по глубоким лужам рябых московских дорог. Он еще толком не разобрался в себе, продолжая хорошо учиться, но как-то по инерции. Без труда, но и без излишней инициативы. Самые большие трудности вызывала коварная физкультура, тренировать ум выходило куда эффективнее, чем мышцы. Теперь Женька сидел один за партой возле окна, которую круглый год продували ветра. Эля совсем отдалилась, она пересела к узколобой двоечнице, которую изо всех сил тянула к лучшей успеваемости. А та вяло упиралась, отказываясь даже переписать домашнюю работу, и тогда Эля, меняя почерк, выводила кривые каракули в чужой тетради. Иногда Женька замечал на себе ее странный, задумчивый взгляд, но лишь только это случалось, Эля сразу непринужденно отворачивалась и больше не проявляла и грамма внимания.

Николь же казалась теперь лишь прекрасным миражом, Женька давным-давно не виделся с ней. Он знал, что Ника несколько раз приходила в школу на спектакли «Маски», но сам не казал туда и носа. Ему отвратительно было даже представить, как Ника восторженно аплодирует Каю в лице гнусного Стаса Ищенко. И вроде, по слухам, играл он плохо, забывая текст и путая слова. Но все равно Женька чувствовал бы себя побежденным, находясь в зале, когда враг топчет ногами заветную сцену. А что сказать Нике и как достойно объяснить свою выходку с переодеванием – он до сих пор не знал. Несколько раз в столовой и на переменах Женька встречал Митю Титякова, но тот сторонился его. Сразу отворачивался или делал вид, будто спешит куда-то. Теперь Митя носил очки, потому о приближении Женьки узнавал заранее, лишь только тот показывался на горизонте. Но все это еще можно было как-то терпеть и жизнь казалась вполне сносной, если бы не постоянные стычки со Стасом. По совершенно непонятным причинам Ищенко никак не хотел оставить Женьку в покое. Вечно поддевал обидными шуточками, а порой старался напакостить исподтишка. И когда Женька не мог отыскать в раздевалке своего мешка со сменной обувью или же его школьный рюкзак вдруг начинал летать по коридору, от ноги к ноге, – рядом всегда оказывалась ухмыляющаяся физиономия Ищенко. Он мог выглядывать из-за вешалок или что-то шептать на ухо футболистам, пинающим рюкзак. Но как только Женька решался нагнать обидчика, Стас тут же растворялся в кишащих учениками школьных коридорах, ловко сливаясь с толпой.

И вот, когда Женька уже решил оставить в покое тайну этих беспричинных стычек, причислив ее к вечным загадкам природы, произошел случай, который пролил свет на эту темную историю. А вышло вот что.

В тот день Ищенко совершенно осатанел. Столкнувшись с Женькой в коридоре, он громко и самодовольно выкрикнул:

– А наш немощный Жендос завалил весенний кросс!

Со всех сторон полился смех, а Стас тут же пропал из вида. Вокруг, точно вода, стекались друг к другу ученики, множество лиц, и все не те.

– Урод! – в исступлении проорал Женька. – Имей смелость показать свою рожу!

– Ах, урод? – Ищенко вдруг застыл на месте, толпа будто выплюнула его и расступилась. – Зато ты загляденье, просто Нюша какая-то!

Они стояли, точно два ковбоя из старого вестерна, друг напротив друга, испепеляя соперника смертоносным взглядом. Вот-вот должны были прогреметь выстрелы, и только жди – кто кого.

– Чего тебе от меня еще надо? – грохнул Женька. – Вроде получил уже все, что хотел.

– Ты мне за урода ответишь! – пошел на него Стас с холодной, непробиваемой физиономией.

– Да, ты моральный урод! – не отступал Женька. – И это уродство пострашнее внешнего – его не сразу заметишь.

Стас даже подскочил от ярости, затем весь как-то выгнулся и буквально прыгнул на Женьку.

– А ты, как погляжу, хорош со всех сторон! – шипел он, стараясь повалить Женьку на пол, и ему это вскоре удалось. – Чист и непорочен, как твоя прекрасная мамочка!

Ищенко взирал сверху, лицо его разъела ненависть, но в то же время впервые оно казалось Женьке по-настоящему живым. Это были истинные чувства, которые, точно весенняя вода, проломили ледяной панцирь.

– Причем здесь моя мать? – От удивления Женька затих, почти не сопротивляясь, и безвольно распластался по полу.

Стас дышал ему прямо в лицо, раскрасневшийся, потный, жаркий.

– А ты не знаешь? – едко спрашивал он, и лицо его, на удивление, становилось еще красивей. – Твоя бесстыдная мать крутила роман с моим отцом! Из-за нее он чуть не ушел из семьи…

Только теперь Женька начал понимать, что же двигало Стасом все это время, откуда выросла эта тупая ненависть. Все молниеносно становилось на свои места. Мысли сменяли друг друга, как кинокадры, и вот уже сложилось целое кино. Женька понял – это не комедия, даже не боевик, а банальная мелодрама… Неужели мамин бывший женатый поклонник – это и есть отец Ищенко?

– Пусть моя мать не святая, но и твой отец тоже хорош! – Женька уверенно приподнялся на локтях, отодвигая Ищенко, который, изрыгнув последние слова, будто ослабел. – Он обидел твою мать, потом – мою, а сейчас, наверное, расправляется с очередной несчастной женщиной! – не чувствуя былого сопротивления, Женька умудрился сесть. – Можешь вымещать злость на мне, можешь винить во всем мою мать. На ее место уже пришла другая, отец у тебя не промах. Научись уже признавать людей такими, какие они есть, а не такими, какими тебе их хочется видеть!..

Стас ошарашенно смотрел на Женьку, все еще сжимая в кулаках его рубаху. А по коридору уже разносились быстрые шаги – о потасовке узнала администрация. И вот сильные руки Борова подхватили растерянных, запыхавшихся мальчишек, как новорожденных котят, и поволокли в учительскую. Со всех сторон на них пялились ротозеи, но драчунов теперь не интересовала школьная жизнь – внутри созревало глубокое понимание своей собственной истории. Запершись в учительской, завуч проводила с ними длинную серьезную беседу, а ребята лишь растерянно кивали головами. Они не смотрели друг на друга, будто расцепившись, оказались в разных мирах – каждый думал о своем. Они просидели в учительской до конца перемены, потом – до конца урока, а потом – следующего. В полном молчании. Пока дверь не распахнулась, являя статного, подтянутого красавца средних лет.

– Стас, что случилось? – Он шагнул к Ищенко, который даже не повернул головы. – Мне позвонили и сказали, что ты был избит. Это так?

Мужчина воинствующе оглядел полупустую учительскую.

– Ты шутишь? – без улыбки ответил наконец Ищенко, кивнув на Женьку, вид у которого был порядком потрепанный.