Вера Копейко - Оранжевый парус для невесты Страница 21

Но он уходил от нее все дальше и дальше… По воде. И не собирался возвращаться по суше.

После рейса Андрей получил деньги. И теперь ехал в Москву…

Официантка в белой бейсболке забрала у него стакан и положила счет на столик. Он расплатился, оставил девушке на чай за терпение и пошел в свое купе.

9

Ольга открыла глаза. Что это? Что за звук? Снова ведро катается по балкону? Она напряглась. Сердце билось гулко, в ушах грохотало, как от звуков тяжелого рока в проезжающей под окнами машине. Или… это плеск воды? А вой – что это? Какой протяжный… О-о-о…

Кто-то зовет ее?

«Сама знаешь кто…»

Тело взмокло под тонкой желтой пижамой. Она знала, он зовет ее.

Ткань прилипла к спине, Ольга приподнялась, высвобождаясь из липких объятий. «Похожи на его последние объятия?» – спросила она себя.

Она снова легла на спину.

«Брось, не сочиняй, это ветер и дождь. Ну да, конечно, – Ольга торопилась успокоить себя, – это снова дождь. Нынче летом на Москву опрокинулся океан воды, хотя обещали сушь. Дождь – он такого же серого цвета, как океан, и лужи тоже… Перестань, не заговаривай себе зубы», – приструнила себя Ольга.

Она поморгала в темноте, напрягая зрение, словно силясь что-то рассмотреть. Близорукие глаза обманывали, рисовали странные картины. Если бы Ольга не знала, что напротив кровати окно, задернутое зеленой занавеской, она бы подумала…

Занавеска поднялась, вздыбилась. Потом, опадая, словно угасшая волна, зацепила краем что-то… Это что-то скрылось под водой навсегда.

Ольга дернулась и села в постели.

Его больше нет, внезапно поняла она. Опустила голову и уткнулась носом в колени. Мягкая ткань желтых пижамных штанишек погладила по щеке.

Но его давно нет рядом, напомнила она себе.

А теперь его нет нигде.

В голове зашумело, будто в ней тоже плескались волны, опережая друг друга, торопясь утишить боль, приласкать. Нежно пройтись по спине, по животу, по бедрам. Так, как когда-то его руки…

Ольга подняла голову от мокрых коленей. Эта сырость не от океанских брызг, а от слез. Ольга их не вытирала. Последние слезы по нему, пусть… Они должны пролиться. Когда-то.

Она слышала свои рыдания словно со стороны. Так плачут по покойному. Она и плакала по нему, потому что сейчас неизвестно кто и неизвестно как сообщил ей: Юрка Орлов, друг ее детства, всей ее жизни, первая, и как она думала, единственная и вечная любовь, погиб.

Она сама знала, что это случится, и он тоже знал наверняка.

«Но почему, почему?» – хотелось закричать ей. Если бы он не пошел служить туда, где служил, он остался бы прежним Юркой. Они были бы вместе всю жизнь, а не только половину! Они же любили друг друга! Сначала как брат и сестра, потом как мужчина и женщина…

– Умер… – сдавленно бормотала она. – Юрка умер…

Она упала на подушку.

С Юрой Орловым, казалось Ольге, она прожила две жизни. Одну – детскую. Другую – взрослую.

Они росли вместе – сначала в сибирском гарнизоне, потом на Урале, потом их отцов перевели в Вятку. Они поселились на третьем этаже кирпичного четырехэтажного дома. Их комнаты разделяла стена – удобно перестукиваться. Дети придумали свой язык, что-то похожее на азбуку Морзе. Тук-тук-тук – я иду к тебе. Ту-ук – я тебя жду, это ответ.

На тринадцатилетие бабушка подарила Ольге книгу «Мифы Древней Греции». Толстую, с картинками. Юрка приходил к ней, они вместе читали о подземном лабиринте, который извивался под дворцом царя Миноса. В этот лабиринт был заключен Минотавр, человек с головой быка, которого родила жена Миноса – Пасифая.

– Ты смотри, – Юрка тыкал пальцем в картинку, – этот Минотавр съедал, тут написано, прекрасных юношей и девушек. Их привозили ему из Афин.

– Фу-у, – отворачивалась она. – Ужас. Я про это еще не читала.

– Но нашелся кое-кто похитрее, – Юрка улыбался, – Тесей, он убил Минотавра.

– Он сумел выбраться из лабиринта? – с замиранием сердца спрашивала Ольга. – Он остался жив?

– Конечно, – Юрка пожимал костлявыми плечами, – я бы тоже смог. Ладно, мы туда съездим, сами посмотрим. На остров Крит.

– Я хочу, – кивала она. – Мы увидим родину Зевса – бога-громовержца, правда?

– Вот этого? А он сообразительный, – ухмылялся Юрка, указывая на портрет бога, – смотри, какую выбрал себе девушку.

– Это финикийская царевна Европа, – снова слышала свой полудетский голос Ольга. – Она родила ему Миноса, который стал правителем острова. Почитай Гомера, знаешь, как он называл море вокруг Крита?

– Как?

– Виноцветным.

– Оно… красное? – удивился Юрка.

– Ты думаешь, если вино, то обязательно, как портвейн? – хихикала она. – Оно бывает… зеленоватое.

– Ага, с золотым отливом, – фыркал приятель.

Будущая жизнь обоим казалась похожей на сказочный лабиринт, в котором они одерживают победу за победой. Вместе, как вместе читали эту книгу.

Однажды без всякого стука Юрка влетел к ней в комнату – в доме никто не запирал дверей в то время.

– Посмотри! – Он сунул ей в руки журнал. – Ты такого никогда не слышала!

Ольга прочитала и уставилась на приятеля.

– Английский археолог Эванс увидел параллельный мир? – повторила Ольга. – Но как он сумел? Он на самом деле заглянул куда нельзя? Поэтому сошел с ума?

– Знаешь, – говорил Юрка, который читал фантастику взахлеб, – такое вполне может быть. Вот бы тоже заглянуть, да?

– Ага, – фыркнула она, – а потом слететь с катушек?

Через много лет, когда они с Юрой лежали в этой постели, где сейчас она плачет по прошлому, Ольга спросила его:

– А как ты все-таки понимаешь, что такое параллельный мир?

Юрий не удивился, будто только и делал, что думал об этом.

– Тот, в котором мы с тобой оказались, Ольга. Сейчас, вместе.

Она услышала в его голосе такую тоску, что не стала спорить. Она-то считала этот реальным. А в параллельный мир ей все чаще хотелось уйти, убежать, скрыться в нем, пускай на время. Отдохнуть от этого, от всего, что нет сил изменить.

«В тот мир, где нет Юрки?» – Ольга подталкивала себя к опасной черте.

Она запомнила, как тоскливо стало на душе от собственного признания. Больно-больно. Она никогда не думала, что сможет произнести похожее даже мысленно.

– Этот мир для меня кошмар, – продолжал он. – Мне… страшно. – Он уткнулся ей в шею и обнял. Так крепко, что ей тоже стало страшно, но по другой причине – никогда ей не вырваться из этих объятий.