Лидия Джойс - Голоса ночи Страница 21

– Чарлз, где ты пропадал? Я ждала тебя к чаю, а сейчас уже почти время ужина! – сказала леди Эджингтон. Она не проявляла раздражения, хотя суетилась и явно волновалась.

Чарлз проигнорировал искушение просто пройти мимо нее и вместо этого подал матери руку. Она пристально посмотрела на него, потом приняла руку и успокоилась.

Чарлз начал подниматься по ступенькам крыльца с холодным достоинством, и мать покорно ступала рядом.

– Я не обедаю и не пью чай с вами ежедневно, мадам, – сказал он рассудительно, когда они миновали входную дверь. – У вас нет основания ждать меня к столу. Даже когда я дома, – добавил он, подчеркнув слово «когда». – Я привык есть один.

– Но я хочу всегда знать, где ты находишься, – возразила мать. – Ты ничего не сказал ни Роббинсам, ни Кендаллу. Ты же знаешь, что я беспокоюсь. Я боюсь, что может случиться что-то ужасное. Если бы ты сообщал мне о своих планах, приготовленная для тебя еда никогда не была бы холодной. И я бы так не волновалась. Думаю, было бы лучше, если бы ты всегда питался здесь. Это полезней для пищеварения. Случайный прием пищи тут и там – это неправильно.

Чарлз остановился, почти не воспринимая продолжающиеся нравоучения матери. Сейчас они находились в центре холодного великолепия парадного холла. Их окружали белые с позолотой стены, а с потолка смотрела, самодовольно улыбаясь, пышнотелая Европа. Ее роскошные ноги обхватывали быка, погруженного в морские волны.

Чарлз отпустил руку матери, снял верхнюю одежду и протянул ее ближайшему лакею, едва слушая нескончаемые сетования, которые окончательно истощили его терпение. Он шагнул к матери и, прервав на полуслове, наклонился к ее уху, прежде чем она успела отступить.

– Я не ваш муж, – прошептал Чарлз так тихо, чтобы никто другой не мог услышать. – У вас нет основания беспокоиться, так как мое отсутствие не означает измену вам.

Леди Эджингтон отшатнулась, слегка вскрикнув, и лицо ее побелело, как мрамор, а на щеках вспыхнули красные пятна. Чарлз почти пожалел, что сказал ей это, – но только почти. Он вспомнил, как, будучи мальчиком, страдал, сидя по вечерам за столом и чувствуя спазмы в животе от голода, тогда как суп давно остыл и жаркое пересохло, а его мать беспокойно металась в столовой, дожидаясь мужа, который сильно опаздывал, если вообще собирался приехать.

– Как ты смеешь говорить мне такое?! – задыхаясь, сказала она, хотя нисколько не оскорбилась и не ужаснулась. Ее слова звучали скорее жалостным призывом соблюдать приличия, только приличия, поскольку формальности имели для нее первостепенное значение. – Как ты смеешь так разговаривать с матерью?!

Чарлз вздохнул, внезапно почувствовав усталость. Его слова ничего не могли изменить.

– Я поем в своем кабинете. Пейте чай, мадам, или ужинайте, так как уже довольно поздно. И не ждите меня. – Он сардонически приподнял бровь. – Я уверен, что Милли еще не ела.

Леди Эджингтон ничего не сказала, и Чарлз, повернувшись, начал подниматься по лестнице; его шаги эхом отражались в холле, в то время как мать наблюдала за ним снизу бесстрастным взглядом.

Чарлз прошел по восточной галерее, минуя дверь в комнату сестры, и в самом конце достиг крыла, которое занимал после смерти отца. Чарлз не стал выселять мать из ее апартаментов, где она располагалась вместе с мужем, и не особенно хотел класть голову на подушку отца, поэтому переместился из своей спальни в апартаменты из четырех комнат, которые когда-то предназначались лорду одного из прежних поколений Эджинггонов и где была предусмотрена отдельная лестница, ведущая вниз, в библиотеку, и вверх, на второй этаж.

Он открыл дверь кабинета. В камине пылали раскаленные угли, и газовые светильники ярко освещали пастельные тона холодных стен. В этой комнате странным образом сочетался стиль эпохи Тюдоров со стилем барокко. Высокий, обшитый панелями, белый потолок украшала позолота, что было типично для начала семнадцатого века, а тяжелая мебель из белого клена с полосками, характерными для ценного сорта кленовой древесины, придавала комнате необычный иид в век красного дерева.

– Наконец-то ты здесь! – раздался внезапно голос. Чарлз остановился, потом с щелчком решительно накрыл за собой дверь.

– Здесь всегда было мое место, – заметил он. – Так что ничего удивительного в этом нет.

Милли поднялась навстречу ему, покинув объятия кресла с гнутой спинкой и обивкой цвета морской волны.

– Ты отсутствовал целый день. Должно быть, начал реализовывать свой план, чтобы выиграть пари, – сказала она, прищурившись. – Я уверена.

– Ты позволяешь себе делать смелые предположения, – резко сказал Чарлз.

Он не хотел в данный момент иметь дело с сестрой: перебрасываться с ней репликами, видеть ее недовольную гримасу или слушать льстивые речи. Он предпочел бы сейчас стаканчик бренди или даже три и поразмыслить в уединении о другой женщине.

Чарлз подошел к камину и резко дернул шнур звонка. Его слуга Кендалл должен знать, что вызов в такой час означает его желание пообедать.

– О, я же не идиотка, – сказала Милли. – Два дня назад ты втянул меня в этот дурацкий спор, а сегодня надолго задержался. Я обращалась письменно к сестре сэра Натаниела, к леди Виктории и к Летисии Мортимер – никто из них не знал, где ты находишься.

– Тебе следовало бы поступить на службу в Скотленд-Ярд, – сказал Чарлз, подходя к шкафчику со спиртными напитками и развязывая галстук. – Уверен, они наняли бы тебя в качестве сыщика.

– Кто она? – резко спросила Милли, игнорируя его насмешку. – Я должна знать!

– Если даже предположить, что я действовал в интересах пари, ты слишком льстишь себе, если считаешь, что я трачу столько времени ради выигрыша. И почему, черт возьми, я должен что-то рассказывать тебе? – возмутился Чарлз.

– Я не из тех, кого ты можешь обмануть, – сердито заявила Милли. – Можешь дурачить кого угодно, только не меня.

Чарлз налил себе приличную порцию спиртного и поднял бокал, вопросительно взглянув на сестру. Та сморщила нос, понимая, что он дразнит ее.

– Однако ты, дорогая моя сестра, напрасно распространяешь информацию о нашем споре.

Милли нахмурилась:

– Просто я хотела узнать, кто она. Я обращалась к лорду Гиффорду… то есть к его сестре. Лорд очень любезен со мной. Более любезен, чем ты.

Чарлз вздохнул и плюхнулся в кресло, которое она освободила.

– Ради Бога, Милли, ты уже не ребенок. Тебе не следует писать письма каждому мужчине, который любезен с тобой. Достаточно того, что ты нравишься Кристоферу Рэдклиффу, но если он узнает о твоей несдержанности, сомневаюсь, что у вас что-нибудь получится. Если ты не хочешь умереть незамужней старой девой, постарайся немного повзрослеть и не совершать глупых поступков.