Наталья Троицкая - Обнаров Страница 21

В дверь аудитории вежливо постучали.

Профессор Преображенский прервал себя на полуслове, манерно произнес:

– Да-да! Входите же.

Но никто не вошел. Вместо этого чья-то рука торопливо поманила профессора, и тот вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

– Приветствую, Алексей Петрович!

– Здравствуй, Константин Сергеевич!

Мужчины обменялись рукопожатием.

– Вы извините меня великодушно. Помешал вам. Мне бы Ковалеву. На пару минут, – извиняющимся тоном произнес Обнаров.

Преображенский пожевал пустую курительную трубку и нехотя, тоном вынужденного говорить произнес:

– Вот что ты делаешь сейчас, Костя?

– Что я делаю?

Преображенский вздохнул, нахмурил брови.

– Не трогай девочку. Умненькая, чистенькая, талантливейшая девочка. Еще ребенок. Сирота. Выросла в детском доме. Тебе баб мало?

– Алексей Петрович, я как-нибудь…

– Именно «как-нибудь»! – хмуро перебил его Преображенский. – Костя, не смей! Не смей! – с нажимом повторил профессор.

– Алексей Петрович, я сам решу, что…

– Решит он! – опять перебил, не дал договорить Преображенский. – Я знаю, как ты решаешь. Раз, два, переспал – и проваливай! Не одной и не двум слезы после тебя вытирал.

– Алексей Петрович, давно это было…

– Ой! – ехидно хохотнул Преображенский. – Горбатого даже могила не исправит. Вспомни прошлый «Кинотавр». О твоих похождениях народ и сейчас легенды слагает. Только я за четыре дня пребывания видел тебя с… – Преображенский на секунду запнулся, вероятно, подсчитывая: – …с девятью дамами. Наши номера были по соседству, если ты помнишь. От твоих ночных оргий у меня кровь в жилах стыла! А то, что ты устроил на мастер-классе, просто возмутительно! Ты явился к студентам как преподаватель, как наставник, как пример для подражания. А что вышло? Мероприятие ты сорвал. Мало того, воспользовался минутной слабостью студентки. Безнравственно, публично, в учебной аудитории, допустил интимные отношения.

– Какие отношения?!

– О ваших поцелуях и объятиях весь вуз шушукается. Позор! Какой ты наставник? Какой из тебя пример для подражания?! Стыдно, честное слово! Ладно, она совсем юная, ничего не понимает, летит как бабочка на огонь. Но ты-то, ты! Вот что, Константин. Мои студенты – это мои дети! Если твои похождения будут продолжаться, я буду вынужден принять меры. Ты репетируешь Володина в «Мужском сезоне», о котором мечтал? Я позвоню Серебрякову, и с роли тебя снимут. Ты планируешься в двух масштабных телевизионных проектах. В один из них ты точно не попадешь, я лично поговорю со спонсором. Моей власти председателя Союза кинематографистов хватит! Я испорчу тебе жизнь, Костя. Не потому, что я чиновник со связями. Потому, что ты неправ. Выбирай, Костя. Выбирай!

Обнаров зажмурился, точно от пощечины, перевел дух.

– Сильно… – только и сказал он.

Профессор Преображенский вернулся в аудиторию и мягко произнес:

– Тасенька, это к вам. Постарайтесь недолго.

Аудитория было зашумела, делясь предположениями, но не разделявший общего любопытства профессор грозно возвестил: «Тишину мне! Я продолжаю!» – и аудитория тут же послушно умолкла.

– Что случилось, Костенька?! – взволнованно спросила Тая. – На тебе лица нет.

– И что вместо? – съязвил Обнаров. – Хотя… Кажется, я догадываюсь.

– Ты похож на колючего ежа. Пожалуйста, убери колючки.

Он усмехнулся.

– Глупость какая…

– Ты за мной?

– Я по дороге в театр.

– Я так соскучилась! – радостно заулыбалась она и попыталась обнять.

– Не здесь! Все нежности потом! – жестко сказал Обнаров – Вот, держи, – он протянул ей новенький мобильный телефон. – Меня выводит из себя, что невозможно связаться с тобой!

– Мимоходом… На нежность нужно разрешение… Выводит из себя… – растерянно повторила она.

– Не перебивай меня. Молчи и слушай! – повысил голос Обнаров. – Это слайдер. Просто сдвинь вверх экран и снимется блокировка. Видишь?

Тая внимательно смотрела на него.

– Что ты на меня смотришь? На телефон смотри! Напряги мозги и запоминай. Десять раз повторять у меня времени нет! – в сердцах прикрикнул он. – Нажимаешь на цифру два, удерживаешь нажатой клавишу подольше, и автоматически пошел набор моего номера. Понятно? Чтобы ответить на звонок, просто нажми клавишу с зелененьким телефоном или сдвинь вверх экран. Поняла?

Она молчала. Сейчас этот жесткий, взвинченный человек ничем не напоминал ей того нежного и внимательного мужчину, с которым она провела прошедшую ночь. Невольно подумалось: «Может быть, права была бабушка, что им всем от нас только одно нужно?»

– О чем ты думаешь, черт возьми?! Взгляд тупой. Что за прострация? Соберись! – он тряхнул ее за плечо. – Тая!

– Я не мог поступить иначе. Слишком много моих ребят здесь легло. Зачистка – всегда крайняя мера. Идет война. Война предполагает жестокость. Потому что есть враг. Этот враг стреляет. Стреляет в тебя, в твоего командира, в необстрелянного черпака, стреляет в твоего боевого товарища, брата по духу, с которым ты еще в первую чеченскую, который тебе спину прикрывал в мясорубке, где лег каждый второй! Война – это не игра, гражданин следователь, не кино. Это жестокость, грязь, пот и слезы. И если я замочил суку, что сожгла БТР с моими хлопцами, я поступил правильно. Именно так поступают с врагом на войне. Если б я мог уничтожить ублюдка еще раз, я бы сделал это, испытывая глубокое моральное удовлетворение. И мне плевать, сколько жен или детей у него осталось!

– Стоп! Стоп! Стоп! – крикнул Кирилл Серебряков. – Костя, что это? Что это за завывания? Что это за халтура?!

Режиссер-постановщик обхватил голову руками, обреченно склонился к стоящему в проходе зрительного зала заваленному бумагами столу и застыл в этой усталой, жалкой позе.

– А, по-моему, нормально сейчас было… – в тишине пустого зрительного зала голос Сергея Беспалова звучал неестественного громко.

– Сережа, вот только ты сейчас помалкивай. Ладно?! – вспылил Серебряков.

Режиссер-постановщик вскочил и нервно заходил по проходу вдоль сцены.

– Костя, о чем ты сейчас думаешь? Ты где угодно, только не на репетиции. Костя, что ты играешь? Я тебя спрашиваю, что ты играешь?! Откуда эта неуверенность, растерянность? Володин говорит: «Если я замочил эту суку, что сожгла БТР с моими хлопцами, я поступил правильно!» Еще он говорит: «У меня приказ Родины. Я – солдат. Идет война. Он – враг. Если бы я мог уничтожить ублюдка еще раз, я бы сделал это!» Он даже тени сомнения в своей правоте не допускает. Эта его правота проверена первой чеченской. Проверена кровью его друзей, понимаешь? Он боевой офицер, а не сопливая профурсетка! Черт бы вас побрал обоих!!!