Людмила Бояджиева - Салон "Желание" Страница 21

— Успели… — проговорила Саша, растерявшись перед долгожданным и так неожиданно наступившим моментом.

— Быстрее загадывай желание! Я готов, — Шурик взял ее руку.

— Мое желание уже исполнилось, — сказала она, вспомнив растерянное лицо Игоря, отодвинутого в сторону решительным жестом ее кавалера. И его восторженные рукоплескания у ее ног, у края подиума…

— Это не в счет. Это осталось в прошлом. Раз, два… — отсчитывал Шура удары часов, глядя ей в глаза строго и серьезно. Было в этих темных глазах нечто такое, от чего теряют голову женщин: тихое, полностью завладевшее им восхищение.

Когда Куранты затихли, взлетели в воздух фейерверки, заполняя ночное небо сиянием головокружительного праздника. Руки Шурика обняли притихшую спутницу. Сашу нырнула в огненный водоворот огней, отдаваясь воле его губ, своей жажде нежности и любви

Вскоре, миновав далеко не благоустроенный подъезд дома, они поднялись в квартиру Саши — малогабаритную «двушку» во всем совдеповском великолепии.

Саша включила в передней пластиковое бра: — Мама встречает Новый год у тетки. Вернется утром. Давай, не будем зажигать яркий свет, не хочется возвращаться в реальность. У нас тут не слишком шикарно. Лет двадцать без евроремонта.

— Не будем. Пусть все останется как есть, то есть, в сказке. — Шурик прижал ее к себе. Его дыхание обожгло ее шею, пальцы ловко расстегнули на спине сапфировые пуговки. В голове Саши крутанулась и понеслась звенящая карусель. На пол посыпались цветы праздничного букета…

Смутный рассвет едва заглянул в комнату, бросив голубоватые тени на разложенную софу, детский диванчик с плюшевым зверьем.

Саша открыла глаза. На софе, занимающей половину комнаты, белели смятые простыни. От подушки пахло мужским одеколоном, тем самым, что вчера вкупе с прочей экипировкой она предложила покупателю. Странный запах, вкрадчивый и тревожный. Запах блаженства и авантюры. Вряд ли Саша когда–нибудь сумеет его забыть. Что бы теперь ни произошло, в ее жизни всегда останется эта ночь. А что произошло? Явился принц и исчез… Она закачала головой, отгоняя ватную расплывчатость сна.

Дверь лоджии скрипнула, впустив морозный воздух и Шурика. Все тот же смокинг, надетый на голое тело, поблескивал атласными бортами.

— Теплая… Сонная, нежная… — присев рядом, он взял Сашину руку.

— Холодный, дымный, чужой… — вгляделась в его лицо Саша, стараясь разглядеть выражение при блеклом свете нового дня. Это было другое лицо — серьезное, чем–то озабоченное и даже печальное.

— Курил. Смотрел на Москву. Думал. Что это за фотографии? Ты в детстве? Смешная девчушка.

— Моя дочка. Ей совсем недавно исполнилось шесть.

— Понятно… А папаша, значит, тот самый, что вертлявую барышню за коленки щупал и к нам с тостами приставал?

Саша кивнула, пряча глаза. Она чувствовала себя виноватой. Перед всеми — перед Зинулей, Карлсоном и даже этим почти незнакомым мужчиной. А главное — пред собой. Такого наворотила, не расхлебать… И зачем рассказывать ему о своих бедах? Случайная встреча, случайный партнер.

— Вот сволочь! — совершенно искренне оценил Шурик поступок бросившего дочь отца.

— Он ничего не знает.

— Круто у вас…

Шурик отошел к окну:

— Светает. Не хочется уходить. Ничего не хочется. Вот только завалиться снова к тебе под бок, а потом… потом проснуться вместе где–нибудь у теплого моря и позавтракать яйцом всмятку. Ты умеешь варить их так, чтобы желток оставался жидким?

— Этого, полагаю, ты никогда уже не узнаешь, — подтянув ноги, Саша обняла колени руками и посмотрела на гостя с иронией: — Может, останешься? С мамой познакомлю.

— Ч-черт! — тяжелый кулак с силой саданул подоконник. — Ну почему, почему вчера в этом треклятом Салоне оказалась именно ты? — он метнулся по комнате.

— Мне показалось, тебе было не очень плохо.

— Слишком хорошо… Ты не бери в голову про поплавок… Это для других — не летучих. Ты — золотая Русалочка. Знаешь ту, что сидит на камне в Копенгагене?

— Андерсеновская?

— Нежная, жертвенная, отчаянная, — он снова присел к ней, вглядываясь в лицо. Поцеловал нежно, словно прощаясь.

— А ты — мой праздничный сон, — у Саши вдруг навернулись слезы.

— Дурацкий сон, — Шурик стиснул зубы, словно страдая от боли:

— До чего же противно быть негодяем!

— Перестань. Ты не обещал мне руку и сердце. Мы просто хорошо провели время. Кстати, деньги за платье вон там, в моей сумочке. Это премиальные от шефа за ночное дежурство.

— Не надо, Александра… Мне и так больно. Честное слово, больно. Вот здесь, — он придал ладонь к центру груди, глубоко вздохнул: — А что если здесь находится душа? Раньше она что–то помалкивала. Значит, я теперь — душевнобольной?

Саша отняла его ладонь и поцеловала чуть выпирающую косточку в центре грудины, а потом дунула:

— У волка боли, у крокодила боли, а у Шурика не боли! Я так дочке говорю. Прошло? Вот и славно. Ты не душевнобольной. Ты — душевный, — слезы побежали по ее щекам. — И знаешь… Спасибо тебе. За Русалочку спасибо, за сон… Я теперь знаю, что обязательно должна отвоевать свой праздник. Только, наверно, сначала трудно будет. Без этой самой неуловимой волшебницы. Без любви… Но я постараюсь, очень постараюсь…

Саша встрепенулась, смахнула слезы, положила руки ему на плечи и быстрыми мелкими поцелуями «перекрестила» — лоб, глаза, губы. — Теперь иди. Молчи, молчи, молчи!

Она отвернулась к стене и натянула до ушей одеяло.

— Дверь захлопнешь сам. Мне надо хоть чуточку поспать. Впереди рабочий день.

Она слышала, как он глубоко вздохнул и стал подбирать разбросанные по комнате вещи.

— Черт! Запонка закатилась! Носок провалился куда–то…

— Зажги свет.

— При свете я не смогу объяснить тебе…

— Объяснять не надо, — Саша села, кутаясь в одеяло. — Все понятно и так. Ты украл деньги, угнал «Мерседес», тебя преследуют пострадавшие и полиция. А еще в Барнауле или где там у тебя трое малолеток и преданная жена!

— Что–то вроде того, — он стоял уже одетый. Но даже смокинг не мог скрыть охватившей его растерянности. — Кроме жены и малолеток. Меня здорово крутанули, но я разозлился и нанес ответный удар. Такой идиотский характер. Покуражусь, а потом жалею.

— Я заметила.

— Мне действительно надо уйти. Немедленно. Я разыщу тебя.

— Счастливо, — Саша отвернулась, с трудом проглотив сжавший горло комок. — Удачи тебе, Шурик.

— Прости, — он в нерешительности постоял и быстро вышел из комнаты. Стало так тихо и одиноко, что только выть и причитать. Опять, опять одна…