Эстер Росмэн - Без покаяния. Книга первая Страница 21

Элиот вдруг решил, что Моник не вернется домой. Раньше она всегда, хоть и поздно, но возвращалась. Он начал подумывать, не обратиться ли ему в полицию, может, с ней что случилось… Но сначала надо позвонить Фэрренсу, определенно. Поиски лучше начать с него.

Джамна, услышав шаги в саду, выглядывал теперь из темноты своей конурки сквозь щель занавесок, любопытствуя, что происходит. Элиот сделал вид, что не видит его, но в душе негодовал — слуга второй раз присутствует при его унижении. Однако, похоже, Джамна не менее расстроен, чем он сам. И он тоже, как и хозяин, не спит, оба ожидают возвращения Моник. Спустя некоторое время Джамна, устав, очевидно, ждать, задернул свои занавески. Элиот тоже решил, что ждать бесполезно. Но как только он это подумал, в конце улицы послышался шум мотора и шуршание шин. Через минуту у калитки остановилось такси. Слуга снова раздвинул занавески и появился в окне.

Смех Моник достигал дома. Дверь машины открылась, и показались ее кремовые ноги. Белая юбка, когда она вылезала, задралась чуть не до пупа. Из темноты машины ее окликнул мужской голос. Она повернулась и снова опустилась на сиденье. Чья-то рука скользнула по ее обнаженной спине. Элиот видел лишь силуэт, но голос явно принадлежал Роберту Фэрренсу. Моник вышла из такси и, сильно шатаясь, направилась к калитке.

Джамна уже появился в дверях. Прежде чем направиться к калитке, чтобы встретить свою госпожу, он посмотрел на Элиота.

— Детка, ты уверена, что доберешься сама? — прозвучал ей вслед голос из автомобиля.

— Да, Роберт, не беспокойся. Верный Рэкс уже встречает меня. Он присмотрит, чтобы я точно попала в дверь, не стукнувшись лбом о косяк и не шмякнувшись задом на землю.

Когда Джамна достиг калитки и открыл ее, машина уже отъехала. Элиот стоял в тени и наблюдал, как слуга, приблизившись к своей госпоже, предоставил свое тело в ее распоряжение в качестве ходячей подставки. Когда они поднимались по ступенькам, Моник все еще хихикала. На пороге она остановилась и приложила палец к губам:

— Ш-ш-ш! Не разбудить бы нам сахиба!

— Сахиб все равно не спит, мэм, — отозвался Элиот из темноты своего укрытия.

Моник повернулась на звук голоса и заметила в сплетении теней темный силуэт мужа.

— Ну и ну! Я смотрю, все чертово семейство выползло меня встречать.

— И все чертово семейство испытывает отвращение.

— С чего это вдруг? Неужели только потому, что я больше не нуждаюсь в тебе, когда мне хочется себя порадовать?

Моник сняла свою руку с плеча Джамны и сделала пару нетвердых шагов в сторону Элиота. Слуга удалился.

Элиот успел приблизиться к ней в тот момент, когда она уже начала падать, и грубо схватил ее за руку.

Все время, что он тащил ее за собой через весь дом к спальне, она кричала. Запыхавшись, она вынуждена была следовать за ним, пока он не впихнул ее в спальню, вытолкнув на середину комнаты. Когда он закрыл дверь, она повернулась и лампа осветила пятна пьяного румянца на все еще безумно красивом лице.

— Чего ты от меня хочешь, сукин ты сын? — прошептала она.

— Прекратить разврат, который ты разнузданно позволяешь себе везде и повсюду, куда только соизволишь явиться.

— Ох, пошел ты к черту!

— Фэрренс притащился на прием к Вэлти хотя бы под конец вечера. А где, к черту, тебя носило?

— Не твое раздолбанное дело, черт тебя возьми! — сказала она, с трудом удерживаясь на ногах.

— Черт здесь ни при чем. Я хочу сказать тебе только одно, Моник. Твое поведение довело меня до точки. Ты уже стала крутить с моими сотрудниками. Когда протрезвеешь, поищи себе пристанище. А лучше я сам найду, так скорее будет. Отсюда тебе придется съехать.

— Черта с два я отсюда съеду!

— Ты сама — черт и съедешь отсюда со всеми своими чертями. А тогда делай все, что тебе заблагорассудится.

— Что это с тобой приключилось, Элиот? Хочешь устроить тут гарем и трахать девок? Или слугу? Ты что, не можешь объяснить мне, что ты тут собираешься делать?

— Моник, ты слишком пьяна, чтобы понять то, что я тебе говорю.

— Брехня! Я знаю, чего ты ждешь от меня. Ты хочешь, чтобы я с утра до ночи обслуживала тебя и не вылезала из дома! Хочешь, чтобы я стала как этот клятый Рэкс! Может, ты еще хочешь, чтобы я тебя в зад поцеловала? Вот сейчас прям побегу и поцелую тебя в зад только потому, что тебе этого хочется. Тебе хочется такую послушную жену, которая будет раздвигать для тебя ножки каждый раз, как тебе приспичит. Ну? Я ничего не упустила?

— Было бы очень хорошо, если бы на публике ты держала свой поганый рот закрытым. Ты хоть помнишь, что ты сказала супруге министерского советника? А мне теперь надо идти извиняться, и еще неизвестно…

— Плевать я хотела на тебя и на нее, — качаясь, излагала Моник. — Она, шлюха, позволяла себе такое! Чуть в штаны Роберту не влезла.

— Ты омерзительна, — с трудом выдавил из себя Элиот.

— Не омерзительнее тебя. Я ненавижу тебя и проклинаю тот день, когда вышла за тебя! Ты на себя посмотри! На себя!

Он угрожающе сделал шаг к ней, но она не испугалась. Он остановился. Адреналин бурлил в его венах, руки чесались ударить ее, но он сдержался. Моник стояла перед ним в надменной позе. Ее темные волосы были разлохмачены, по подбородку размазана губная помада, белое платье в беспорядке. Все это превращало ее вызывающую сексуальность в нечто противоположное. Он почти зримо видел, как сквозь этот прекрасный фасад явственно проступает животное — животное столь же скандальное и коварное, как сука в течке. Тоска в нелепом соединении с желанием охватила его.

— Почему ты продолжаешь пить? — спросил он, стараясь говорить спокойно.

— Да потому, что мне нравится это.

— Ты разрушаешь себя, ты падаешь и меня тащишь за собой. Неужели ты получаешь от этого садистское удовольствие?

— Не пойму, о чем ты мне здесь толкуешь. — Она покачнулась.

— Все, что ты делаешь, Моник, направлено на то, чтобы разрушить меня.

Пьяный смех, которым она разразилась, не сразу дал ей заговорить. Наконец она выговорила:

— Разрушить тебя! Значит, ты думаешь, что я только об этом и забочусь? Ты дурак, Элиот! Кроме своего собственного пупа, ничего не хочешь видеть. А тебе не приходит в голову, что я просто пытаюсь найти свое собственное счастье? И тебя не волнует, что, женившись на мне, ты превратил меня в несчастнейшее существо? И что каждый день, проведенный с тобой в браке, потихоньку убивает меня?

— Какого же черта ты вышла за меня замуж? И какого черта продолжаешь со мной жить?

— Не воображай, что я не думала об этом. И не воображай, что я не пытаюсь найти выход.