Анна Берсенева - Созвездие Стрельца Страница 21

– А у вас с мамой? Разве у вас было так?

Она не хотела об этом спрашивать, это вырвалось само собою. Дурацкая привычка все прояснять до донышка! Ну разве задают такие вопросы родителям?

– У нас с мамой все было очень давно. – Он пожал плечами, к счастью, совсем не обидевшись на ее бестактный вопрос. – И так или не так, нам уже не имеет смысла размышлять. А вот тебе – имеет.

– Когда мама возвращается? – спросила Марина.

Разговор стал тяготить ее. Точнее, не сам разговор с папой, а тема, которой он коснулся, и она поспешила тему сменить.

– Через два дня, – ответил он. – Сегодня она к деду едет и от него домой.

Примерно так это происходит каждый год. Заканчивается дачное лето, мама возвращается в московскую свою жизнь, и сразу же кажется, что именно эта, московская, у нее главная, точно так же как летом казалось, что нет для нее ничего органичнее зачарованной Махры.

Позавидуешь такой гармоничной жизни! Впрочем, разве у самой Марины она другая? Вот уже месяц длится ее ровное, привычное существование, и только папины слова о том, что она должна перестать искать любовь и закрыть ту область своей жизни, в которой у нее все получается нескладно и неладно, – только эти слова, и даже не слова сами по себе, а выраженная в них мысль стала для нее догадкой и заставила вздрогнуть, встрепенуться…

– Как там дед? – спросила Марина. – По телефону голос бодрый.

– Да и не по телефону тоже, я думаю, – пожал плечами папа. – Как всегда.

Глава 12

Тамара навещала отца раз в год, в конце махринского лета. Марина ездила к деду, если выдавались длинные выходные. Еще раз в год, зимой, он проводил неделю в Москве. Так это сложилось после того как он продал московскую квартиру и перебрался в деревню. К более частому и долгому общению с родными он не стремился, да и ни с кем не стремился делить свои дни. Когда Марина еще в школе училась, то сказала, что дедушка похож на старого князя Болконского; эта характеристика и сейчас казалась Тамаре исчерпывающей.

Олег предлагал, чтобы машина, которую он прислал в Известия за вещами, отвезла Тамару к отцу, но она отказалась, и он не стал настаивать. Не в Антарктиду же добираться – доедет до Вышнего Волочка поездом, а оттуда в деревню Озерцо ходит автобус.

А ей необходима эта последняя точка отрешенности – одинокая поездка к отцу – в ее необъясняемом лете.

Автобуса ждать не пришлось. Крепкий мужик, на вид Тамарин ровесник, по имени Егор приехал из Озерца на видавшей виды «буханке» закупиться, как он сказал, хлебом и консервами и выкликал на привокзальной площади попутчиков. Их оказалось не много: сели сзади за горой мешков две безмолвные старушки, и Тамара устроилась рядом с водителем.

Свернули с шоссе на проселок, дорога шла то сквозь лес, то лугами, и казалось, что жизнь меняется вместе со сменой пейзажа. Тамара давно уже это заметила, и именно за такие вот мгновенные огромные перемены полюбила она дорогу к отцу. Погружаешься во что-то прикровенное, в древесную сень – и тут же дух захватывает от простора, и понимаешь, что все в твоей жизни возможно и ждет тебя впереди что-то неведомое, как в сказке, которую читал в детстве, от того-то дух у тебя и захватывает…

– На три деревни товар вожу, – рассказывал Егор. – Раньше апельсины просили или конфеты там шоколадные. А теперь в основном хлебушек берут. Ну, карамель еще. Апельсинов не надо теперь. Денег нету у людей, не до баловства стало.

В его голосе слышалось явное одобрение тому, что люди перестали покупать шоколад и фрукты.

– А зачем нам апельсины? – встретив в водительском зеркальце недоуменный Тамарин взгляд, объяснил он. – Яблок у нас – завались. В погребе до весны лежат, ежели правильно хранить. Грибы в лесу – косой коси. Ягоды ведрами носим. Их и насушить можно, сахар чтоб на варенье не тратить. Картошка-моркошка своя. Проживем!

Вообще-то не очень она и недоумевала. Тамара уже счет потеряла тому, столько раз приходилось ей слышать все это от самых разных, с несхожим образом жизни, да и ничем друг на друга вроде бы не похожих людей. Что ничего нам не нужно, что свои яблоки не дорожают и аллергии не дают, не то что химия иностранная, что картошку – у нас тут не Англия – надо выращивать на даче вместо газона… Готовность к прозябанию вместо жизни уже не удивляла ее. Есть люди, которые так устроены. Им в самом деле ничего не нужно сверх простых физиологических потребностей. Они готовы лечиться сорняками – так называлась брошюрка, которую Тамара однажды увидела у женщины в метро. Они полагают, что в школе достаточно научить читать и считать, остальному жизнь научит, и без тени стеснения произносят это вслух. А про себя, может, думают, что и считать учить не обязательно, для того есть китайский калькулятор… Осознав все это впервые, Тамара была потрясена. А теперь ее если что и интересовало в этой связи, то лишь количество людей, которые готовы вот так распорядиться своей единственной жизнью. Половина их, таких, вокруг нее? Или больше? И если значительно больше, то какие все это будет иметь последствия?

Впрочем, и об этом она старалась уже не думать. От таких мыслей охватывала апатия и становилось тошно жить.

– Вам Василь Палыч папашей приходится? – спросил Егор.

– Да, – кивнула она.

– Похожи.

– Разве? – улыбнулась Тамара.

– Конечно. Глаза у вас тоже такие… Ледяные. Уж вы не обижайтесь, – поспешно добавил он.

– Я не обижаюсь.

Все-таки не было ей приятно такое наблюдение. Марина всегда говорила, что у мамы интерес к жизни феноменальный, и это видно по блеску глаз. Значит, возраст стал сквозить во взгляде. Возраст, опыт – какая разница? Радости мало в том и в другом.

– Правильный старик папаша ваш, – прервал молчание Егор. – В деревню перебрался. К корням своим потянулся, значит.

– Он москвич в пятом поколении, – усмехнулась Тамара.

– Вон как…

Егор почему-то обиделся на ее слова, и до Озерца доехали в молчании.

Деревня действительно стояла на берегу, но не озерца, а настоящего озера. Отец говорил, что глина здесь без примесей, наилучшим образом подходит для керамики, и вода идеально годится, чтобы с этой глиной работать. Наверное, так. Во всяком случае, по чистоте это озеро Озерцо превосходило даже махринскую речку Молокчу. И вода в нем была теплее, чем в реке, поэтому, приезжая сюда в сентябре, Тамара всегда купалась.

Деревня была маленькая – не деревня даже, а одна улица вокруг озера. Дома стояли в отдалении друг от друга, но каждый у воды.

Приоткрыв отцовскую калитку, Тамара заглянула во двор с осторожностью, но убедилась, что Огонь закрыт в вольере, и вошла. Он залаял страшно, будто разразился громом, и бросился на сетку, но, увидев гостью, сразу успокоился. Память у алабая была невероятная, он всегда узнавал Тамару, хотя видел ее лишь раз в году.