Поздний экспресс - Дарья Волкова Страница 21

– Хорошо.

Лишь спустя пару недель она поняла – невозвратно изменились не только их отношения с Виком. Она сама… Надя не узнавала себя. Общаться ни с кем не хотелось, все поклонники были посылаемы лесом, от общения с подругами уклонялась в форме чуть более вежливой, но столь же безапелляционной. И банальная физическая слабость имела место быть, особенно первое время, когда после занятий сил ни на что не было. Ее даже отец несколько раз на машине с занятий забирал. А самое главное – какая-то пустота внутри. Никого видеть не хотелось. Никого. Кроме него.

А ведь мама была права. Это было элементарно нелепо, непорядочно, неправильно. Сначала приставать к парню с поцелуями, а потом являться к нему беременной от другого в расчете на помощь, поддержку. А ведь он ни слова ей не сказал, не упрекнул. Сделал всё, что сумел, помог, поддержал. Не бросил в трудный момент, не послал к черту, даже из больницы забрал, хотя уж тут-то вообще был не обязан. Друг, самый настоящий друг. Только вот друзьям язык в рот не засовывают. И физиологической реакции в виде эрекции на друзей не бывает, насколько она в курсе.

Когда она думала о том, хотела ли она исправить всё, не делать того, что натворила, что привело ко всем этим событиям… Глупостей она наделала – на всех троих сестер хватит. Но если бы у нее была чисто гипотетическая возможность… вернуться в прошлое, не делать того, с чего всё началось… Того поцелуя было бы жаль лишиться. Они целовались по-настоящему! Более того, так, как с ним, она ни с кем не целовалась. До сих пор помнит, как мгновенно отозвалось тело, молниеносно загорелось, словно лист бумаги, брошенный в костер.

И ведь ОН отвечал ей! Не только она одна сходила с ума. Она помнит, как он застонал, когда она раздвинула языком его губы. Это было очень волнующе, неожиданно, пронзительно волнующе. И как он стал сразу настойчив, жаден на прикосновения, откровенен в желаниях. И его руки… и губы… и еще кое-что… Даже сейчас, спустя время, при воспоминании, ее дыхание становится тяжелым.

Что потом случилось? Что пошло не так? Что за бред он нес? Она до сих пор не могла это спокойно вспоминать и оценивать, сразу начинало остро жечь в груди от того, что он посмел ее отвергнуть, когда она так откровенно предлагала себя!

Всё равно сделанного не воротишь. А у нее теперь время трезвости и воздержания. Весь досуг складывается из разговоров с сестрой и чтения. Это ее неожиданно увлекло. Полюбопытствовала у Любы, которая пошла по стопам матушки и училась в Литературном, что бы такого мозговыносительного почитать. И втянулась. Это было то, что надо – забивать голову чужими проблемами и мыслями, чтобы хоть как-то уйти от своих.

Чем ближе к защите, тем более уплотняется время. Часов в сутках всё меньше, а дел всё больше. Вик запретил себе думать обо всем, кроме диплома. Потом, если уж так приспичит, потом. Как ни странно, получалось. Помогал вредный Тепеш и собственная гордость. Сколько можно, в конце концов? Вот теперь-то яснее ясного: ловить и ждать ему нечего. Хлебнул унижения не то что ложкой – полным ковшом экскаваторным. Уезжать, забывать, вычеркивать. Отчетливо понимал: будет больно. И возможно, он пожалеет о том, что уехал, что она так далеко, и невозможно сесть на автобус и приехать, вот просто так, потому что хочет видеть. Нет, они будут далеко друг от друга. Только так можно ее вырвать из души, из сердца. С кровью, по живому. Но именно там, через огромный океан от нее у него есть шанс пережить изъятие токсина по имени «Надин Соловьева» из своей крови. Чем дальше, тем лучше. Дотерпеть бы только до этого времени. Но сначала – диплом.

Сессия случилась, как всегда, внезапно. Впрочем, для Надиного грустного и вдумчивого настроения это было как раз кстати. В кои-то веки она занималась и готовилась едва ли не с удовольствием. Ничто не отвлекало. Кроме совершенно несвойственной ей грусти, даже тоски. Смертельно хотелось позвонить Вику. Но что сказать? Все слова казались пустыми, неправильными, ненужными. Спасибо, что помог? Абсурдно. Извини, что так получилось? Глупо. Я скучаю по тебе? Стыдно.

И оставалось лишь одно – забивать голову фактами из истории международного права. В наушниках играло нечто страшное и громкое из той папки, куда Вик ей как-то записал свою любимую музыку. Почему-то сейчас ей даже нравилась эта музыка. Созвучно было. Внутреннему душевному настрою. Единственное, что радовало: здоровье восстановилось полностью. Хоть что-то.

Утро. У Нади сегодня первый экзамен в сессии. Вся семья дружно на кухне, Надя под папино ворчание завтракает кофе и шоколадкой.

– Я не могу перед экзаменом есть, пап, – оправдывается она. – Ты же знаешь.

– Начинается, – вздыхает Станислав Александрович. – Как сессия, так никто ничего дома не ест. Волнуешься, что ли?

– Нет, – качает головой Надя. – Я готова стопроцентно. Даже не сомневаюсь, что сражу Андрея Рудольфовича наповал своими знаниями.

– Скорее уж длиной и разрезом юбки, – смеется Люба.

– И этим тоже, – демонстративно закидывает Надя ногу на ногу. – На экзамен надо приходить во всеоружии.

– Иногда я завидую Олегу, – усмехается Соловьев. – Один ребенок, и тот в мини-юбках на экзамены не ходит наверняка.

Люба звонко хохочет, едва не давясь кофе.

– Ой, – аккуратно, чтобы не размазать тушь, она вытирает выступившие слезы. – Я представила себе Витьку в мини-юбке. А что? У него ноги длинные…

Улыбается даже Станислав Александрович.

– Как у него дела, кстати? У парня с длинными ногами, а, Надь?

Ей нечего сказать, она понятия не имеет, как у Вика дела, они не говорили с того раза. Но неожиданно отвечает мать:

– Баженовы, слава богу, отмучились. Виктор вчера диплом защитил.

Надя замирает, не донеся чашку до губ. Чёрт, а она и не знала!

– И как? – интересуется отец.

– Ой, мы вчера с Женей наскоро поговорили. Всё нормально, насколько я поняла.

– Значит, Виктор уже с дипломом?

– Еще нет. Послезавтра у них торжественное вручение дипломов. Женя жаловалась, что Витька им запретил приходить на вручение. Он же у них жутко самостоятельный.

– Ну а что? – пожимает плечами Станислав Александрович. – Вырос уже, не мальчик, взрослый мужик.

– Ой, ну скажешь тоже – мужик, – не соглашается Вера Владимировна.

– Конечно, мужик. Витька у них настоящий парень уже, нормальный, адекватный, с головой дружит. За него можно быть спокойным. В отличие от