Вера Колочкова - Научите меня любить Страница 22

– Их что, родительских прав лишили, да?

– А ты как думала! Конечно, лишили. А детей сюда, к нам, привезли. Сейчас посмотришь.

– Ой, мама, я боюсь! – прошептала Катя, приложив дрожащие пальцы ко рту.

– Слушай, кончай, а? – уже сердито обернулась к ней на ходу Лариса. – Чего их бояться-то? Дети как дети.

– Да нет, ты не поняла, Ларис! Я не детей боюсь, я чего-нибудь не так сделать боюсь! Посмотреть не так, сказать не так!

– Да поняла я, поняла твои страхи. Ничего, со временем пройдут. Я даже и учить тебя ничему не буду, знаешь ли. Здесь научить ничему нельзя, здесь каждый сам себе учитель. Ну, пойдем…

К ее удивлению, процедура приема новых детей оказалась обыденной, скорее деловой даже. Ни заплаканных детских лиц, ни горестных жестов, ни печальных сиротских глаз – ничего этого не было. Долговязый старший пацан с выгоревшим на солнце чубом и цыпками на руках сидел на стуле, обстоятельно отвечал на вопросы, наморщив лоб от старания. Другой, помладше, все время простуженно хлюпал носом да водил под ним ребром ладони – туда-сюда, туда-сюда. А еще две девчачьи мордашки, круглолицые, белобрысые, глянули на них с Ларисой с искренним деревенским любопытством, улыбнулись одинаково щербато. Катя тоже им улыбнулась – и тут же будто камень с души упал. Действительно, чего она так испугалась? Дети как дети, Лариса права…

– Тебя как зовут? – обратилась она к девчонке, той, что постарше.

– Я Любка! – звонко проговорила девочка, хитро прищурив глаза. – Любка Первухина! А это моя сестра Надька! А мы с Надькой вместе будем спать, да? Мы дома всегда вместе спали. На бабкином сундуке.

– Ты знаешь, я думаю, что спать все-таки удобнее будет на разных кроватях. Правда?

– А у вас тут все на разных кроватях спят, что ли?

– Да. Все.

– Ух ты… Слышь, Надька, – ткнула она острым локотком сестрицу в бок, – на разных постелях с тобой будем спать, как барыни…

Сестрица, однако, ей ничего не ответила, лишь вздохнула коротко, будто всхлипнула, и полезла пальчиком в нос от волнения.

– Слышь, а тебя как зовут? – продолжила знакомство шустрая Любка, обращаясь к Кате.

– А меня – Екатерина Валентиновна.

– Ой, ёченьки… Да Надька такое имечко ни в жисть не выговорит…

– Кать, отведешь девочек к Анне Архиповне, в младшую группу? – озабоченно обратилась к ней Лариса, разрушив этот стихийно сложившийся естественный контакт.

– Да, конечно. Люба, Надя, пойдемте со мной… – протянула Катя сестренкам ладони, направляясь к двери.

Уже на выходе она поймала-таки на себе быстрый Ларисин взгляд – немного насмешливый, но в большей степени одобряющий. И улыбнулась ей благодарно. Все-таки хорошая она, эта Лариса.

Младшая детдомовская группа, как выяснилось, состояла всего из пяти воспитанников. Под руководством строгой рыхловатой воспитательницы Анны Архиповны, похожей скорее на уютную домашнюю бабульку, четверо девчонок и один мальчик сидели за столами, яростно шуршали фломастерами по бумаге. Когда Катя с девочками появились в дверях, малыши тут же оторвались от казенной творческой обязаловки, с любопытством принялись рассматривать новеньких. Высвободив из Катиной руки ладошку, Любка тут же оказалась у одного из столов, нахватала в руки разноцветных фломастеров, потом подняла на Анну Архиповну круглые глаза:

– Они чё у тебя, прям настоящие? И мы с Надькой так же потом по бумаге будем шуровать, да?

– Во-первых, здравствуй, девочка. Во-вторых, воспитательнице нужно говорить «вы». И в-третьих, тебя как зовут? – ласково обратилась к ней Анна Архиповна.

– Любка. А там вон моя сестра Надька.

– Значит, Люба и Надя. Очень хорошо. Пойдемте со мной, девочки, я покажу вам вашу спальню. Вас завтраком кормили?

– Ага. Кормили. Какую-то хрень давали. Снаружи картоха мятая, а внутри вроде как вареное мясо, – доверчиво доложила Любка свое мнение о съеденных за завтраком зразах. – Но ничего, вкусно. Мы такого никогда не ели, чтобы мясо в картохе. А в пирогах – ели. Мамка раньше ловко пироги стряпала.

– М-м-м… Понятно… – задумчиво кивнула Анна Архиповна и вздохнула едва слышно, бросив взгляд на Катю. Встав со стула, поправила юбку, проговорила устало: – Можно вас попросить, Екатерина Валентиновна? Посидите тут немного, пока дети рисуют. А я новенькими займусь.

– Да, конечно, Анна Архиповна, – с готовностью уселась на ее место Катя. – Мне как раз нужно посмотреть, что они там рисуют…

После ухода вероломно ворвавшейся в творческий процесс Любки малыши снова склонились над бумагой, тихо зашелестели фломастерами. Катя провела беглым взглядом по их рисункам и хмыкнула про себя озадаченно. Потом всмотрелась еще раз, моргнула удивленно – не было на листках бумаги никаких рисунков… Ни солнышек, ни домиков, ни смешных человечков – ничего не было. Одна из девчонок, прикусив от старания губу, методично раскрашивала белый лист горизонтальными полосками – синяя, красная, желтая, коричневая. Другая с недетским остервенением, зажав фломастер в кулачке, просто водила им беспорядочно, оставляя красные следы не только на бумаге, но и на пластиковой светлой столешнице. А вот у третьей девчонки действительно что-то похожее на нормальный детский рисунок получалось. Сверху – голубая полоска, снизу – черная. Небо и земля, значит. Уже хорошо. Так, посмотрим, что там у мальчика…

Встав со стула, она тихо подошла сзади, вытянула шею. Так, понятно. У мальчишки, похоже, война. Весь лист черными буграми вздыблен – это взрывы, наверное. Танки-самолеты горят. Только почему – черные? Если это огонь, то хотя бы немного красного должно присутствовать?

Мальчишка вдруг поднял голову, взглянул на нее снизу вверх. Так взглянул, будто плеснул в лицо холодной печалью. Не злой, а именно холодной. Ни одной эмоцией не согретой. Наверное, именно такой взгляд был у сказочного Кая, заколдованного Снежной королевой.

– Это у тебя война, да? – тихо, почти заискивающе спросила Катя, замерев в холоде его взгляда.

– Не, не война… – прошелестел он виновато и, как показалось Кате, немного испуганно. – А что, разве войну надо рисовать? Анна Архиповна сказала – рисуйте что хотите…

– Нет-нет, извини, все правильно… Просто я подумала – отчего это у тебя взрывы такие черные получаются?

– Не, это не взрывы.

– А что это?

– Да это так… Это ничего. Это просто ночь такая.

– Ночь?!

– Ну да… Ночью же темно и ветер дует… Это у меня ветер…

– М-м-м… Ветер, значит… А как тебя зовут?

– Алеша Вяткин.

– Хорошо, Алеша. Молодец. Извини, что отвлекла.

Он опять поднял глаза, и внутри у нее будто ёкнуло что-то. Или воспротивилось, может. Потому что не бывает у маленьких детей такого выражения глаз. Не выражение, а сплошное обморожение какое-то. Хотя – откуда ей знать? Здесь все дети с нелегкой судьбой. Может, и Алешу Вяткина судьба успела обморозить. А внешне, кстати, он совсем на обделенного судьбой сиротинушку не похож. Скорее на златокудрого ангелочка. Личико светлое, миловидное, все черты правильные. Очень красивый мальчик. Вот только глаза… Надо будет потом у Анны Архиповны про него спросить…