Светлана Демидова - Любовь к человеку-ветру Страница 22

А самому Сашке давно уже обрыдла не только семейная жизнь, но даже и экзотическая внешность жены, которая, надо признать, год от года продолжала хорошеть. Из тоненькой черноглазой девочки она превратилась в роскошную женщину, на которую на улице оборачивались мужчины любого возраста. Павловского же почему-то совершенно не возбуждали ни ее еще больше потемневшая, оливковая кожа, ни густые русые волосы, которые она отрастила до пояса, ни красивый низкий голос. Он не раз ловил себя на мысли, что ему хочется зажать в темном углу Витькину худосочную Леночку. И он был бы совершенно не прочь, если бы Витька приударил за его собственной женой. Предложить такую рокировку до безобразия положительному Задорожному Павловский не мог, а полакомиться Леночкой очень уж хотелось. И однажды обстоятельства сложились так, что он смог зазвать к себе домой Витькину жену. Дина уехала к заболевшей матери, которая в то время жила за городом, на даче, а Туська вдруг возьми да и затемпературь. Павловский решил, что его час пробил, набрал телефон Задорожных и сначала долго рассказывал Витьке, как он совершенно сбился с ног и не знает, что делать с больной девчонкой. Разумеется, Витька сам послал к Павловским свою Леночку с какими-то целебными отварами и примочками.

Леночка делала Туське влажные обертывания, поила своими отварами и настойками, и девочка перестала капризничать и вполне спокойно заснула. В полутемной прихожей Павловский принялся целовать Леночке ручки, вроде как в знак особой благодарности. Осторожно продвигаясь вверх по одной из ручек, пропахшей какими-то, как ему показалось, дурманными травами, он вдруг сделал резкий выпад и прижал Леночку к себе. Она громко ойкнула, но ничего плохого, святая простота, еще не заподозрила.

– Отстань, Сашка! – рассмеялась она. – Все хорошо! Поправится ваша Туська!

Когда Леночка поняла, что Павловский вовсе не собирается размыкать кольцо своих рук, уже с испугом произнесла:

– Да ты что, Саша… да как же так можно…

А Саше уже сам черт был не брат. Женщины всегда впадали в состояние прострации от его жарких поцелуев, и он был уверен: Леночка точь-в-точь такая же баба, как и другие. Ну покочевряжется для порядка чуток, а потом сама снимет легонький халатик, в котором заявилась к ним в квартиру. Она наверняка специально этот халатик напялила, чтобы, значит, сподручнее раздеваться было. И он запечатал ей рот своим фирменным поцелуем, еще крепче сжал ее в объятиях правой рукой, а левой, уже ничуть не стесняясь, полез под халат, и не куда-нибудь, а прямо в трусики, и даже умудрился их сдернуть с положенного места. Как раз в этот момент почему-то вернулась Дина.

Она включила свет в коридоре и в полном изумлении уставилась на своего мужа в компании с полуобнаженной женой друга. Леночка была очень интеллигентной женщиной, а потому не могла позволить себе развизжаться: «Он сам ко мне полез!» Она суетливо натянула трусишки, дрожащими ручонками поправила халат и бесплотной бессловесной тенью выскользнула за дверь, которая так еще и оставалась открытой. Павловский был уверен, что Леночка ничего не расскажет Витьке, чтобы не расстраивать любимого муженька, а потому вопрос приходилось решать только с Диной. Честно говоря, его вполне устроило бы, если бы жена врезала ему по морде, забрала ребенка и исчезла бы из его жизни навсегда. А всяких Леночек на его долю еще хватит.

Дело сладилось самым наилучшим образом. Дина даже не стала портить мужу лицо. Она молча прошла в комнату дочки, легла спать рядом с ней, а утром, как об этом и мечтал Павловский, действительно собрала пожитки, свои и Туськины, с кем-то договорилась о машине и, не задав мужу ни одного вопроса, уехала то ли к мамаше на дачу, то ли еще куда. Это оставленного мужа, моментально впавшего в эйфорию по поводу освобождения от семейного бремени, совершенно не интересовало. Спустя некоторое время Дина забрала кое-какие вещицы и паспорт Павловского, а потом каким-то хитрым образом оформила развод безо всякого его участия. Разумеется, Александр не возражал. Не возражал и против того, что Дина отказалась от алиментов. Не хочет денег – не надо, целее будут. Нет, он, конечно, был привязан к Туське, но не до такой степени, чтобы бегать за ее мамашей и совать ей в зубы алименты.

Понимая, что Леночка никаким образом его не выдаст, поскольку он запросто может перевести стрелки на нее и сказать, что она к нему заявилась лечить Туську вообще без трусов, Павловский без тени смущения пришел к Задорожным. Витьке он очень доходчиво объяснил, что Дина влюбилась в какого-то неизвестного хмыря и его, законного мужа, бросила, прихватив с собой любимую дочку Наташку. Леночка при этом не смогла сдержать жалкого аха, но Витька, разумеется, не догадался, к чему этот ее «ах» относится. Решил, что жена жалеет брошенного Сашку. И брошенный Сашка продолжал ходить в гости к Задорожным и чуть ли не столоваться у них. И каждый раз, когда Витька отворачивался, он, проверяя дуру Леночку «на вшивость», неизменно щипал ее за тощий задок. И Леночка так же неизменно помалкивала.

Потом Павловскому предложили поехать на Север на заработки, и он, свободный от семьи, недолго думая, согласился. Когда вернулся в родной город с приличной суммой денег, прямо с вокзала направился к Витьке – самому верному дружбану, чтобы, значит, отметить возвращение. У Задорожных он застал разоренный дом. Леночку недавно похоронили. Нельзя сказать, что Павловский очень расстроился. Раз Леночки нет, значит, она уже никогда не расскажет о позорном инциденте в его с Диной квартире. И не потому позорном, что Динка застукала, а потому что ничего с Леночкой не получилось. Павловский любил доводить такие дела до логического конца, а тут получился полный облом: ни Леночки, ни Динки на ночь.

Уже в тот свой приезд он заметил, как хороша двенадцатилетняя Витькина дочка, Машенька. Нет, никаких преступных мыслей в его голову тогда не закралось. Он просто сказал себе, что из Машульки вырастет прелестная женщина. Прелестных женщин и без Маши Задорожной ему всегда хватало. После разрыва с Диной он сразу понял, что вряд ли женится еще раз. Ну… разве что в глубокой старости, чтобы, как говорится, было кому стакан воды подать. По прелестям семейной жизни Павловский не скучал. Он вообще оказался не домашним человеком. Ему неинтересно было обустраивать квартиру, покупать дорогую бытовую технику. Он считал себя человеком-птицей, человеком-ветром. Его дом был там, где он в данный момент оказывался. Если в гостинице, то сладко спал даже под звериный храп соседа по номеру. Если у любовницы, то чувствовал там себя совершенно вольготно и свободно. Это, правда, сбивало любовниц с толку. Им казалось: раз Саша так комфортно расположился в «гнезде», значит, покидать не собирается и будет помогать вить его дальше. Саша гнезда не вил, но никогда не жалел денег на женщину, которая ему нравилась. Конечно, строго до тех пор, пока нравилась. У некоторых ненадоедливых бабешек Александр Григорьевич, случалось, живал и по году, и больше. Чтобы можно было с ними приходить иногда к Витьке Задорожному, который так и остался единственным его настоящим другом, Павловский называл этих баб женами. Те млели, искренне надеялись, что таковыми непременно станут в самом скором времени, и ублажали его еще усердней. Витька же оказывал им почет и уважение, как настоящим супругам друга. Иногда Задорожный, правда, задавал Саше банальные вопросы: не надоело ли ему жениться-разводиться, не пора ли остепениться. Павловский отшучивался избитой фразой: «Как только – так сразу…»