Мэтт Пенья - 12 историй о настоящей любви (сборник) Страница 22

Я подцепил вилкой очередной кусок брокколи с длинным стеблем. Не знаю почему, но мне не терпелось услышать, что Хейли расскажет на этот раз. Похоже, я начал втягиваться в ее наивную игру.

– Ладно, – Хейли сделала глоток вина, а потом замерла с бокалом в руке, словно о чем-то размышляя. – Иногда я очень беспокоюсь. Насчет себя. У меня нет… «фишки». Скажем, в старших классах я постоянно получала хорошие оценки. Нет, даже не так. Была отличницей. Мне поручили произнести торжественную речь на выпускном. Отборочный тест в колледж написала очень неплохо. И все нужные для поступления факультативы посещала. А на втором курсе работала волонтером в психиатрической лечебнице. Но делала я это только для того, чтобы со стороны все выглядело как надо. Глупо, правда?

Именно тогда я вдруг понял, насколько Хейли красива. Идеальная кожа, высокие скулы, очаровательные крохотные веснушки вокруг носа. Но дело было не только в физической привлекательности. Вообще-то мне многие девчонки нравятся – такие вот у меня гибкие эстетические критерии. Но в Хейли было что-то совершенно особое. В ее улыбке и ямочках на щеках. В том, как она смущалась: слегка пожмет плечами, чуть наклонит голову – и уставится на свои ноги. А иногда, когда светло-карие глаза Хейли встречались с моими, темно-карими, я чувствовал, будто она просовывает руку мне в грудную клетку и нащупывает там самое потаенное. В такие моменты мне хотелось ничего не скрывать от нее, пусть даже что-то и покажется ей неприглядным.

– Проблема в том, – продолжала Хейли, – что я никогда не понимала, зачем я все это делаю. Знала, что этого от меня ждут, и только.

Она снова наполнила наши бокалы.

– Причем не могу сказать, что родители или школьные психологи как-то давили на меня. Нет, дело было во мне. Я сама хотела быть лучшей. Но все мои решения в старших классах были продиктованы стремлением добиться отличных результатов на бумаге. Я ни на секунду не задумывалась о том, что же мне на самом деле нравится делать. Грустно это как-то, правда?

– А по-моему, скорее честно.

Обычно мне нравится помалкивать. И слушать. Но вино как раз ударило в голову, подарив странное ощущение уюта, и я разговорился.

– Скажи, что тебе ближе: быть лучшей в том, что просто нравится, или посредственностью в любимом деле?

– О, господи. Даже не знаю, – отозвалась Хейли. – Трудно выбрать. А ты что решил? Мне кажется, этот вопрос основан на личном опыте.

Я положил серебряные приборы на пустую тарелку, взял в руку бокал и откинулся на спинку стула. Казалось, будто я – герой фильма, что ли. Или сериала про британских богачей вроде того, о котором говорила Хейли. Веду глубокомысленные беседы в красивой квартире в Нью-Йорке. Потягиваю, черт возьми, вино из настоящего бокала. До этого я пил вино всего один раз – с Джессикой, из рюмок, потому что в квартире ее отчима ничего другого не нашлось.

– Единственное, что я искренне люблю помимо семьи – так это музыку. Гитару. Но я точно знаю, что музыкант из меня так себе.

– Ты ведь играешь здесь иногда, правда?

– Я? Нет, что ты. Не в квартире Майка. Только у себя дома.

Перестань врать!

– Ну, вообще бывает. Бренчу немного. Но это не всерьез.

– Так я и знала, – кивнула Хейли. – Поначалу думала – радио играет. Выходит, не так уж ты и плох.

Я смущенно помотал головой.

– Ладно, проехали.

Хейли рассмеялась.

– Похоже, не мне одной стоит научиться принимать комплименты.

После недолгого и даже не очень-то неловкого молчания, я произнес:

– Знаешь, я тоже вроде как не в курсе, чем хочу заниматься. Иногда чувствую себя как бутылка газировки, которую как следует встряхнули. Вроде и страсть бурлит внутри, рвется наружу, а куда направить ее – непонятно. Ты что-то в этом роде имела в виду?

– Именно. И порой я с тревогой думаю, что так и не узнаю, куда же ее направить.

Хейли разлила остатки вина по бокалам, но его оставалось совсем на донышке, так что она встала и открыла вторую бутылку.

После ужина мы проболтали еще несколько часов. Когда вторая бутылка вина закончилась, я сбегал вниз и принес водку Майка. Хейли смешала водку с клюквенным соком, мы уселись на диван в гостиной и болтали, болтали без умолку. Она рассказывала о своем детстве в Орегоне, а я – о жизни на границе с Мексикой. Потом Хейли описала канун Рождества, который могла бы провести сейчас дома: поужинала бы в шикарном ресторане с мамой, папой и младшей сестрой, а потом они сидели бы у камина и по очереди открывали подарки. А я рассказал о празднике в гостях у бабушки.

К полуночи я изрядно набрался. Конечно, мне нравилось просто общаться с Хейли, но тут я уже стал подумывать, что будет, если ее поцеловать, и решил перевести разговор на другие рельсы.

– Слушай, Хейли, – сказал я.

– Что, Шай?

– Может, теперь моя очередь устанавливать правила, а?

– Хм-м, – Хейли отвела взгляд, догадываясь к чему я клоню. – Но это уже не моя игра, учти. А просто разговор. Надеюсь, ты чувствуешь разницу.

– Чувствую, – отозвался я. – Вот только… я тут…

– Что?

– …подумал, каково это… ну, знаешь… подержать тебя за руку. И все. – Я поставил бокал на стол и посмотрел ей в глаза. – Как на настоящем свидании.

Хейли смущенно рассмеялась.

– У нас не получилось бы настоящего свидания, потому что дома меня ждет бойфренд. Помнишь?

– О, черт. Да, тот терпеливый парень. Совсем вылетело из головы.

Чистая правда. Так увлекся моментом, что напрочь забыл обо всем на свете за пределами этого дома. Я сделал глоток водки с клюквой.

И тут вдруг Хейли совершила нечто удивительное. Она поставила бокал на стол, потом забрала мой бокал и поставила его рядом.

– Ты же не предлагаешь мне руку и сердце, правда ведь? Только подержаться за руки, и все.

Я шумно сглотнул.

– Чтобы узнать, каково это.

– Мне кажется, это вполне невинно.

– Но, если честно, – я коснулся голой лодыжки Хейли, – в глубине души я, может быть, как раз хотел предложить тебе руку и сердце.

Хейли оттолкнула мою руку.

– Вот видишь. Именно поэтому мне не надо было принимать душ у тебя в квартире. От душа недалеко до «давай подержимся за руки», а там и… Нет уж, лучше отращивать рождественские дреды.

Хейли заправила волосы за ухо, а потом дотронулась до моей руки.

Я едва мог вздохнуть.