Кэти Хикман - Гарем Страница 22

Теперь уже никто не помнил тот день, когда карие Лейла появилась во Дворце благоденствия. Между женщинами гарема шли разговоры о том, что ее привезли сюда совсем юной, даже раньше самой валиде Сафие, и что теперь она является едва ли не единственной из тех, кто служил еще старой валиде Нурбанэ при ее управительнице гарема, всевластной Янфреде-ханум, служил еще до того, как сразу после смерти султана Мюрада большая часть его охраны, женщин и дочерей была перевезена — и это тоже было давним обычаем — в старый дворец Ески-сарай.

— Его называют еще Дом слез, — объясняла карие Лейла, когда та или другая из молодых да любопытных расспрашивали ее о прошлом. — Я помню тот день, когда все они исчезли. Помню, как мы плакали тогда. И как погубили всех молодых царевичей, всех до одного, потому что того требовала безопасность нового султана. — Ее и без того постоянно слезившиеся глаза наполнились влагой. — А некоторые из них только появились на свет. Мы оплакивали их так горько, что наши глаза чуть не вытекли вместе со слезами.

Карие Лейла — теперь ее кости скрутил ревматизм, а морщинистое лицо приобрело ту невыразительность черт, которую часто придает старость — никогда, даже в самом нежном возрасте, не была красива настолько, чтобы привлечь взгляд султана. Невольницей попав в сераль, она, что было в обычаях дворцовой челяди, прошла обучение в каждом из хозяйств, и под конец была назначена помощницей распорядительницы омовений. Не будучи ни особенно толковой, ни тщеславной — по крайней мере, так доносила о ней молва — она не достигла высших ступеней иерархической лестницы, но стала своеобразной приметой жизни дворца, последним ветхим звеном, связывавшим день нынешний со старыми временами, экспертом по ритуалам и этикету.

— Конечно, изучала она не только правила этикета, эта Лейла, — обмолвилась как-то одна из прислужниц в присутствии Айше и Кейе.

— Уж ясно. Поговаривают, что ей-то все трюки досконально известны, — согласилась с ней вторая.

— О каких трюках вы говорите? — поинтересовалась Селия.

Но те сначала лишь удивленно уставились на нее, а потом рассмеялись.

— Ты должна подкупить ее, тогда она согласится тебе все рассказать, — с обычной своей рассудительностью заявила Аннетта в то самое утро, когда Селия узнала новость о том, что она — гёзде.

— Подкупить? — Девушка была поражена.

— Дать ей денег, балда. Тебе удалось сберечь хоть сколько-нибудь?

— Да, как ты мне велела. — И Селия показала свой кошелек подруге.

— Целых сто пятьдесят асперов![21] Молодец. — Аннетта быстро пересчитала деньги. — И у меня есть сотня. Что я тебе говорила? Нельзя тратить деньги на всякие дешевые пустяки, как делают другие. Наше ежедневное содержание мы с тобой должны расходовать с пользой для нас. Вот, держи.

— Аннетта, я не могу…

— Не спорь. Отдашь ей, и все.

— Но это же целых двести пятьдесят асперов!

— Возможно, не больше недельного жалованья нашей милочки Лейлы, — высказала предположение догадливая Аннетта, — не так уж много за опыт, приобретенный за всю ее долгую жизнь. По крайней мере, мы надеемся услышать именно об этом. Могу только сказать, для нас было б совсем нелишним ее расположение! Помню одну поэму, которую мать моя часто читала, конечно, еще до того, как отправила меня в монастырь. «Cosi dolce е gustavo divento/ Quando mi trovo in letto…» — И Аннетта насмешливо и наскоро перевела эти строки с итальянского: — «Как нежна и обольстительна/ Становлюсь я в постели с любимым,/ Тем, кто любит меня и милует,/ Тогда радости наши превосходят все наслажденья пределы». Вот ты и должна выяснить, как стать такой нежной и обольстительной. Больше от тебя ничего и не требуется, бедная моя подруга!

Селия наклонилась и, прижав обе ладони к левой стороне груди, издала едва слышный стон.

— Почему не ты оказалась на моем месте?

— С чего бы? — сердито переспросила Аннетта. — Потому что я выросла в борделе? Святая мадонна, этого не будет.

— Нет, что ты. Просто ты кое-что знаешь о таких вещах.

— Ничего я не знаю, милая Селия. Ничего.

— Нет, знаешь. И ты такая сообразительная. А я, — Селия в отчаянии заломила руки, — я в полной растерянности.

— Тсс! Ты что, с ума сошла, говорить такое? — Аннетта со злостью ущипнула подругу за руку.

— Ой!

— Разве ты сама не видишь? Еще не заметила, как все смотрят на тебя сейчас, когда ты оказалась гёзде? Так что избавь нас, ради бога, от своих девических замашек. — Голос подруги звучал непривычно строго. — Перед нами возникла возможность спасения, моя дорогая, с этим не шутят. И возможность, которая может оказаться единственной.

За Селией пришли в тот же день к вечеру и без всяких церемоний и уговоров отвели в личный хаммам самой валиде. Карие Лейла уже ждала ее там.

— Раздевайся, раздевайся, нечего ломаться.

Пожилая женщина будто ощупала ее взглядом. Глаза у нее были, как заметила девушка, удивительно голубыми, так что даже белки их казались не белыми, а чуть синеватыми.

Ее служанка, девочка-негритянка лет двенадцати, помогла Селии освободиться от туники и платья. Она показалась девушке такой испуганной, что едва осмеливалась поднять голову, а уж тем более посмотреть кому-нибудь из них в лицо. Ее руки с розовыми маленькими ладошками так дрожали, что казались лапками птицы, когда она, путаясь, принялась расстегивать длинный ряд перламутровых пуговичек на платье Селии.

«Интересно, а ее откуда привезли, — мельком подумалось девушке, — счастлива ли она здесь, как многие из женщин это утверждают, или тоже мечтает вернуться когда-нибудь домой, как мечтаю об этом я каждую минуту?»

Внезапное чувство жалости захлестнуло ее, она послала девочке ободряющую улыбку, но у той от смущения только еще больше задрожали пальцы.

«Может показаться, что я намного счастливее ее, — продолжала размышлять Селия. — Как же, новая наложница самого султана! Вернее, я могу ею стать, ведь он не выбирал меня сам, я подарок его матери, валиде. Все было бы совершенно по-другому, гораздо легче, если б ее выбор пал на Аннетту. Та — сообразительная, проворная, смышленая как обезьянка — уж точно бы догадалась, как получше сыграть свою роль. Но каким странным, каким нереальным это представляется мне!»

Карие Лейла, придерживая девушку за руку, помогла ей сунуть ноги в высокие деревянные башмачки, украшенные впереди пластинками перламутра. Из помещения для раздевания ее провели в следующую комнату, там было много теплее, ибо горевшая в углу маленькая жаровня изливала волны тепла. Пар, обладавший легким запахом эвкалипта, плотным облаком клубился под потолком. По трем стенам комнаты имелись мраморные ниши с позолоченными кранами, из которых лилась вода, наполняя комнату своим журчанием.