Елена Квашнина - Там за облаками (СИ) Страница 22

   - Или, - перебила Татьяна.

   - Фигушки! У меня с прошлой субботы новая жизнь началась. И новые друзья появились.

   - Иди ты. Познакомишь?

   Маша познакомила. Татьяна без проблем втянулась в найденную подругой новую жизнь, надолго там не задержавшись. В чём-то у неё определённо имелось сходство с Закревским. Легкомысленность, вероятно, их роднила, стремление к новым, ярким впечатлениям. Маша не сожалела, что Татьяна недолго делила с ней радости новой жизни. Маша была влюблена. Взаимно. Мир окрасился во все цвета радуги. Новая история казалась красивой, как в кино, над ухом пели незримые флейты. Четыре месяца сплошного дурмана. Она не встречалась со своей компанией, ни разу никому не позвонила. Позвонил ей Шурик Вернигора.

   - Мань, ты куда запропастилась?

   - Шурик, не называй меня, пожалуйста, Маней. Терпеть не могу.

   - А Стасу, значит, можно?

   - Можно. У него особые заслуги.

   - Какие?

   - Не скажу.

   - Подумаешь! Больно надо!

   - Тогда тем паче не скажу, коли тебе всё равно не надо. Как твои дела, Шурик? Какие новости? Мы давно не виделись.

   - Во! Я потому и звоню, - обрадовался Вернигора. - Пора бы собраться. Тут у Казимирыча день рождения скоро. Пойдёшь?

   - А он зовёт?

   - Ясен пень. Куда мы без вас с Танькой? Подарочек Серёге мы присмотрели. С тебя пятёрка. За деньгами, если хочешь, я сам заеду, или с Танькой передай. В следующую субботу, к шести.

   - Договорились.

   - Может, тебя того... сопроводить? - неловко спросил Шурик.

   - Для чего? - не поняла Маша. - Сама как-нибудь доберусь. Где Серёжка живёт пока не забыла.

   - И это, Маш, я тебя попросить хотел, - смутился Шурик. - То есть, не один я, все ребята просят. Ты со Стасом, с одной стороны, помягче будь, а с другой - не морочь ему голову, ладно?

   - Чего-чего? - обалдела Маша. - Славка сам кому угодно голову заморочит. И вообще, я не поняла, что за наезды?

   - Чего там понимать?

   - Шурик, не мямли. Поясни кратко и чётко.

   - Мы, короче, тут посовещались...

   - Мы - это кто? - уточнила Маша, перебивая Вернигору.

   - Мы все. В общем, посовещались и решили, что не надо вам со Стасом никаких дел иметь. У него своя жизнь, у тебя своя. Ты сейчас нехорошо себя с ним ведёшь, Маш, некрасиво. Ты там по слухам в очередной раз замуж собралась?

   - Сбрендил, Шура? Никуда я не собралась. Клевета и грязные инсинуации. Нет, мне нравится - я себя нехорошо веду! А Славка - божий одуванчик?

   - Не, ну он тоже... Короче, Маш, я тебя предупредил.

   Бедный Шурик, верно, вспотел там, на другом конце телефонного провода. Но, собственно, что он себе позволяет? Что они все себе позволяют? Не их, в принципе, дело, не им решать. Предупредили они! А если она их не послушает? Они ей бойкот объявят, из компании выгонят? Так она и без того им четыре месяца на глаза не показывалась. И дальше без них обойтись способна. А Славка... Славка далеко не всегда хотел её видеть в окружении друзей. Чаще предпочитал бывать с ней наедине. Либо выдёргивал куда-нибудь, либо несколько часов кряду сидел у неё дома. Мама относилась к Славке с некоторой подозрительностью. Ей женский опыт и интуиция подсказывали не доверять Закревскому, этому мотыльку. Папа, наоборот, из всех приходящих в дом парней выделял только Славку. Встречал и провожал крепким рукопожатием, выходя для этих церемоний в прихожую.

   На день рождения Казимирыча Маша пошла. Вела себя тихо, мирно. Весь вечер просидела на диване, ни с кем особо не разговаривая. Наблюдая со стороны, крепилась во мнении, что компания уже не та и трещит по швам. Все они взрослеют понемногу, интересы начинают расходиться. Скоро разбегутся в разные стороны окончательно.

   Но второй курс они продержались и даже половину третьего, пока не женился Славка и не вышла замуж Татьяна.

   Честно говоря, Маша не заметила весну второго курса. Не знала, тёплая ли она, дождливая ли. Её четырёхмесячный любовный угар в один прекрасный день закончился. Иллюзия взаимности лопнула мыльным пузырём, умолкли невидимые флейты. Маша осталась одна, измученная бурным и некрасивым эпилогом взаимоотношений с предметов своих обманувшихся чувств. Ей было плохо до изнеможения. Шли дни, недели, легче не становилось. Славку звать в утешители она не хотела. Тогда надо честно рассказать ему о четырёхмесячном сумасшествии, а как раз на это она бы никогда не решилась. Боялась навсегда потерять его. Одно дело - лёгкие, необременительные романы, которые Славка всерьёз не принимал, подсмеивался. Другой коленкор - настоящие, как ей тогда казалось, чувства. Славка выслушает, утрёт слёзы и сопли, поддержит, после чего исчезнет навсегда, на глаза больше не покажется.

   Маргошка подтверждала опасения сестры. Она доросла до пятнадцати лет и весла самостоятельную политику. Для начала свела крепкую дружбу с сестрой Болека и влюбилась в Закревского. Со свойственным её поколению бесстыдством проявляла инициативу, вела на Славку загонную охоту, чуть не еженедельно назначая ему свидания. Маша ахала и возмущалась, читала младшей сестре лекции о чести, достоинстве и гордости, необходимых молодой девушке. Маргошка хихикала. Утверждала, что под лежачий камень вода не течёт, и продолжала баловать себя свиданиями с Закревским. Славка, к недоумению Маши, великодушно ходил к Маргошке на встречи. Зная беспринципность Закревского в отношении почти ко всем женщинам, то, как легко он заводил себе девушек, спал с ними и легко потом расставался, Маша очень боялась за сестрёнку. Тем более, Славка не умел бросать девушек красиво. За ним тянулся длиннющий шлейф из разбитых сердец, ночных слёз в подушку и, вероятно, пищала где-нибудь, суча ножками, парочка незаконнорожденных младенцев. Разбитого сердца для сестрёнки Маша не хотела. Младенца тем паче.

   - Не боись! - Маргошка, сравнявшаяся в росте с сестрой, покровительственно похлопывала её по плечу. - Подумаешь, пару раз целовались. Он способен только о тебе говорить, на остальное его не хватает. Импотент уже, наверное.

   - Господи, Маргошка! Где ты таких слов нахваталась? Тебе их по возрасту знать не положено.

   - Проснись, Маша, - дразнила её сестра. - На дворе восьмидесятые годы двадцатого века, не девятнадцатого.

   - Ты допрыгаешься, - обещала Маша. - Я молчу, молчу, а потом всё маме расскажу.

   - Ой, напугала. Я вся дрожу. О чём расскажешь-то? - насмешничала сестрёнка. - Не было у нас ничего. Не поддаётся он на мои провокации.