Адам Торп - Затаив дыхание Страница 22

До некоторой степени.

Чем?

Тем, что рассматривал эти три недели как труд, как процесс работы, как врезавшийся в память опыт, который может быть преобразован в произведение искусства, если освободить его от вялости, повторов, скуки.

Это случилось вскоре после провала «СО2 в выхлопе семейного автомобиля», да?

Провал — чересчур сильное слово для такого экспериментального произведения. Мне заказали духоподъемный хорал, который должен был прозвучать на конференции «зеленых» в исполнении двухсот датчан; действо предполагалось провести на острове Борнхольм. Сама эта идея ничуть меня не вдохновляла. Заказ я получил через посредство жены. Текст хорала тоже был жуткий, но слов, слава богу, никто разобрать не мог. В результате слушатели чуть не померли с тоски. Вдобавок, вопреки законам природы, поднялась метель.

Стало быть, это запланированный эксперимент…

Да. И посреди него явилась Кайя, моя Муза. Это было неизбежно, не знаю почему. Возможно, я в нее влюбился. Она в меня, кажется, тоже. Однако в глубине души таилась уверенность, что Кайя — явление временное. Моя душа наслаждалась настоящим, в котором слова «временное» не было вообще, поскольку оно имеет прямое отношение к времени, а время по природе своей существует лишь в данный момент. Это все равно что назвать Пятую симфонию Бетховена временной просто потому, что она существует лишь в движении, в дыхании времени. Другими словами, «временный» и «преходящий» — одно и то же.

И тебе этого достаточно?

Да. И потому, глядя на Кайю, легко и изящно, как положено бывшей гимнастке, бегущую по дорожке, я был переполнен солнцем. До этой минуты я, видимо, понятия не имел, что значит жить.

На выходные мы отправились на Хааремаа. Меня действительно тянуло посмотреть сельскую глубинку, а не окраины Таллинна, но на остров мне совсем не хотелось. Что-то слишком далеко я забираюсь, свербила мысль.

— А как твои родители отнесутся?

— Нормально. Я же не девушка твоя, а официальный гид по Эстонии. За долгую жизнь они уезжали с острова всего один раз. Люди они открытые, но не слишком. И наслушались разных историй про мерзких богачей, норовящих подцепить молоденьких эстонок для своих услад. Ну, договорились? На этот раз так будет лучше.

На этот раз. Она надеется, конечно, что настанет и другой раз. И третий. И — свадьба на острове. Я вообразил толпу гостей, все улыбаются, жмут мне руку. Простецкий народ. Ни гроша за душой. Я живо представил себе ее мать в деревенском платке, как у крестьянок из Косова и других подобных краев. Я бы достойно увенчал собою их самые смелые мечты.

В ту пятницу, пока Кайя мылась и наводила марафет в моей ванной, я минут десять всерьез размышлял, не собрать ли мне тихой сапой вещички да не улизнуть ли по добру по здорову. Обвел глазами шкафы и тумбочки, прикидывая, где что лежит. За десять минут покидал бы все в чемодан и умотал, оставив Кайе на память зубную щетку и бритву. Проще простого. Бегом отсюда и — прямиком в аэропорт. От этой мысли я пришел в полный восторг. Но у Койта, хозяина квартиры, есть мой английский адрес. Кайя умолит Койта дать ей адрес негодяя-англичанина. Койт, человек мягкий, любитель разгуливать в жеваном свитере, адрес ей, конечно же, даст. Она помчится следом за мной в Лондон и разрушит мою жизнь. Определенно разрушит, и не со зла, а с горя.

Я, однако, не сбежал, а направился в ванную, где Кайя принимала душ. Сквозь полукруглую плексигласовую дверцу душевой кабинки смутно розовел ее силуэт — неясный образ, идеал, еще не оформившийся в тело из реального мира. Я попытался отодвинуть створку, но, как все на свете дверцы душевых кабинок, она упрямо не желала скользить вбок; пришлось ее толкать и дергать. Наконец, она дрогнула и двинулась с места. Кайя шутливо запротестовала. Стоя под горячими струями, окутанная паром, она подняла ногу и стала намыливать стопу. Даже не пошатнулась! Вот оно, чувство равновесия настоящей гимнастки.

Вода сама выбирала путь по ее телу, по его изгибам и ложбинкам, придавая ему влажный глянец. Вскипавшие меж грудей жемчужные ожерелья распадались, скользили по животу вниз и образовывали пышную запруду на шерстке лобка, с которого стекал целый ручеек; тонкие струйки бежали по внутренней стороне бедер к крепким голеням и ступням с высоким подъемом. Таких красивых рук я в жизни не видел. Еще когда Кайя играла на скрипке, я обратил внимание на ее редкостно длинные, тонкие пальцы. Меня обуяло острое желание. А какие поразительно красивые у нее колени!

— И что же ты сделала в лагере с тем противным парнем?

Не сводя с нее глаз, я стоял возле открытой дверцы душевой кабинки абсолютно голый; Кайя улыбалась, продолжая намываться с нескрываемым удовольствием. Милли наверняка осудила бы столь длительную трату воды как бессмысленную роскошь.

— У проволочного забора?

— Ну, да.

Помедлив, она произнесла:

— Считай, все позволено, а?

— Что?

— Можно сказать, он воспользовал меня, как хотел.

Она закрыла воду и в клубах пара вышла из кабинки. Я протянул полотенце; она взяла его, ловко увернувшись от моей попытки ее обнять. Водопроводные трубы дрожали и глухо постукивали.

— Или насиловал. Ты не хочешь опять сделать мне то же самое, правда?

— Я и в первый раз не насиловал. Просто хотел, чтобы мы стали еще ближе друг другу. Ты сделаешь мне, потом я — тебе. Да ладно, не будем. Проехали.

Теперь мой напрягшийся член меня только смущал. Чисто животное проявление — что у деревенского быка. Или у тех же свиней, обезьян и прочих. Я прикрыл его ладонями, небрежно прижал к животу. Голые ноги мерзли на кафельном полу. Пар окутал меня влажным теплом, дышать в нем было трудно.

И тут зазвонил телефон. Я застыл на месте, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Наконец, бесконечный трезвон смолк. От распаренной Кайи исходил невероятный жар. Я заметил, что терморегулятор стоит на максимуме.

— Твоя мама?

— Наверняка, — ответил я, поеживаясь на холодном кафеле. — Мы с ней каждый день перезваниваемся.

Она кивнула. Потом аккуратно свернула полотенце, положила у моих ног и опустилась передо мной на колени.

— Это, — проронила она, разняв мои руки и кладя их себе на затылок. Я сцепил пальцы на ее мокрых волосах. — Я сделала ему это. Иначе он доносил про меня своему деду, а дед — большой начальник, в наш Верховный Совет, — что я пою эстонские песни. Тогда — добро пожаловать в Сибирь, Кайя.

— Я на тебя не донесу, — сказал я, гладя ее по мокрым волосам; горло перехватывало на каждом слове. — Хотя в Верховном Совете я тоже очень большой начальник. — Не отрывая от нее глаз, я расставил ноги пошире. Она тоже внимательно смотрела на меня снизу вверх. — Ужасно хочется, чтобы ты спела мне эстонские песни.