Анна Богданова - Нежные годы в рассрочку Страница 22

* * *

Наконец настал печальный день развода. Погода была мерзопакостная – под стать событию: лил мелкий, противный дождь, на глазах превращающийся в снежную крошку.

В зале суда всё было строго и торжественно – так, что Владимиру Ивановичу показалось, будто он присутствует не на собственном бракоразводном процессе, а на судебном разбирательстве по поводу какой-то давнишней, канувшей в Лету, содеянной им пакости. Он вдруг почувствовал небывалый страх и волнение – ещё каких-нибудь двадцать минут, и его осудят на пожизненное заключение в колонию строгого режима.

Может, именно это так повлияло на него, и он почти до конца слушания безропотно сносил пошлые рассказы своей супруги об его изменах, пьянстве и несознательности.

– Этот человек дошёл до того, – с чувством делилась Зинаида Матвеевна с судьёй и собравшимися в зале ротозеями, то и дело тыркая указующим перстом в Гаврилова, – что выкрал моё обручальное кольцо и пропил его! Так-то! Что можно от него ждать, если он символ нашего брака обменял на бутылку?! – обличительно резала она.

Ну уж этого Владимир Иванович выдержать никак не мог, поскольку не крал никакого кольца и тем более не обменивал ни на какую бутылку, а несправедливости (особенно по отношению к себе) он не терпел!

– Нет уж, позвольте! – наконец подал голос он и заплевался, застучал. – Тут меня долго грязью обливали! Я всё сидел, слушал, но теперь прошу слова! – отчётливо и громко проговорил Владимир Иванович – страх вдруг куда-то исчез, ему уже не мерещилось, что суд вершится над ним и ему могут дать пожизненный срок. После бездоказательного обвинения Зинаиды Матвеевны в краже обручального кольца все глупости и опасения оставили Гаврилова, и он пошёл в наступление. – Никакого кольца я не крал, ваша честь! И не надо на меня вешать того, чего я не совершал! Ваша честь! Ваша честь! Я знаю, кто это сделал!

– Кто? Кто это мог, кроме тебя, сделать, Гаврилов? – насмешливо с ноткой обречённости проговорила Зинаида.

– Её сын! Генька стибрил! Знаете, что за гнида – этот её Генька! Ему двадцать лет, а он ещё в армии не служил! Ходит к психопату... Ну или как его, этого врача-то, называют?.. Ну, неважно! Вы меня поняли! Ваша честь, глаза на нос сведёт, изобразит этому, ну как его, психопату, козью рожу и получает отсрочку на полгода! А знаете, чем этот подонок занимается, ваша честь? Мелким воровством промышляет – числится разнорабочим на заводе, но только числится – он же нигде не работает! И кто, ваша честь, по-вашему, её кольцо упёр: я – всеми уважаемый заведующий фотоотдела ГУМа или этот фигляр? – разоблачительно выкрикнул Владимир Иванович (несколько поторопившись с заведующим фотоотдела – до этой должности он дослужится лишь спустя много лет). И тут его понесло. Он уже не мог остановить себя, припомнив супруге всё – начиная с ненавистного Среды и заканчивая тем, какая она мелочная, гадкая и жадная, не упустив при этом десятилетнюю разницу в возрасте. Владимир Иванович сорвался с места и, подлетев к судьям, необычайно подробно описал им и всем присутствующим сцену измены своей супруги с соседом-извращенцем с верхнего этажа. Он поведал о том, в какой позе сидела Зинаида Матвеевна на широком подоконнике, возле двери развратника и греховодника, какие именно части её тела были оголены, куда была закинута её левая нога и какой дикий ужас застыл в её глазах при неожиданном появлении супруга.

– И что, гражданин судья, что ж мне после такого оставалось делать?! – Он уставился своим цепким, разъярённым взглядом на судью – полного лысого мужчину с короткой клиновидной бородкой и вдруг с необычайной ловкостью и лёгкостью скакнул сначала на свободный стул, что стоял у судейского стола, потом, в один прыжок, оказался на столе. – Что мне оставалось делать? Я отчаялся, потому что мне в душу нахаркали – в мою чистую, открытую, неиспорченную душу. Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук. – Вот так! Вот так! Нахаркали и растоптали! – И Гаврилов принялся, к всеобщему удивлению, отбивать чечётку прямо перед носом судьи и народных заседателей, пытаясь тем самым изобразить наглядно, каким образом нахаркали в его открытую, чистую и неиспорченную душу и с каким ожесточением потом размазали её вместе с плевками.

– Идиот! – широко раскрыв глаза, шипела Зинаида Матвеевна.

– Гражданин! Если вы сию секунду не слезете со стола, мне придётся наказать вас штрафом! – сурово гаркнул судья – лысый мужчина с эспаньолкой, после чего Гаврилов спрыгнул, но возмутился:

– А за что меня-то наказывать? Вон, эту курву штрафуйте! – и «чечёточник» кивнул в сторону супруги. – Это она во всём виновата! Ребёнка хочет лишить отца! Это при мне-то, при живом! Бессердечная, жестокая эгоистка!

– С ребёнком вы можете видеться, когда захотите – это не возбраняется, – заявил судья и поспешил развести скандальную парочку, опасаясь, как бы Гаврилов ещё чего не выкинул.

Бывшие супруги вышли на улицу в смятенных чувствах – Зинаида Матвеевна затаила злость на Гаврилова большей частью потому, что тот растрезвонил всем присутствующим в зале суда о её связи со Средой. Владимир Иванович и вовсе пребывал в бешенстве: он в глубине души не верил в то, что их действительно разведут.

– Какая ж ты падла, Зинька! А я тебя любил! – с болью в голосе воскликнул Гаврилов.

– А ты – идиот! – заключила Зинаида Матвеевна, и они разошлись в разные стороны, как в море корабли: Гаврилов с горя напился и провёл ночь у случайной знакомой. На следующее утро он отчаянно пытался вспомнить, кто эта толстуха, что лежит с ним рядом в незнакомой квартире, где он её «подцепил», и вообще, как её зовут.

Зинаида Матвеевна после суда отчего-то не почувствовала облегчения, она не ощутила той свободы, за которую боролась последние три месяца, напротив, на душе скребли кошки, было погано и тошно. Живя бок о бок с Владимиром Ивановичем, она давно перестала замечать свою любовь к нему. Эта любовь превратилась в привычку, которую можно рассмотреть только тогда, когда потеряешь. И хоть она внешне хорохорилась, изображая радость – мол, наконец-то отделалась от этого ирода, наконец-то поживу спокойно, внутри свирепствовала настоящая буря: по дороге домой она проклинала себя за то, что заварила всю эту кашу с разводом, ей было снова «жауко» Гаврилова и единственно, что она жаждала тогда, так это вернуть всё на круги своя: «Пусть бы пил, пусть дебоширил, пусть бы и гулял, в конце концов! – но был рядом, чтобы я видела, знала, что он делает... Чтоб по паспорту был моим... А дак ведь пропадёт... И Аврора теперь будет расти без отца... И мама, царствие ей небесное, была против нашего развода... Ох! Несчастная я, несчастная! На всю жизнь сама себе горе устроила! Какая ж я дура!» – думала Зинаида Матвеевна, и слёзы ручьями текли из её глаз, деря щёки на холоде.