Джилли Купер - Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2 Страница 22

– Это тебе, – сказал он, протягивая пучок моркови.

– Ферди, – в восторге взвизгнула Китти. – О мой Боже, ты выглядишь потрясающе.

Перспектива выиграть спор удивительно подействовала на силу воли Ферди. Он так похудел, что был почти неузнаваем. Под солнцем Эльгарвы он стал черно-коричневым, черные волосы прорезали белокурые прядки, обозначился торс. Смеющийся кавалер постепенно превращался в Мела Гибсона.

– О Ферди, – вздохнула Китти.

– Да и ты выглядишь неплохо, – присвистнул Ферди, в изумлении обойдя вокруг нее. – Прическа стала лучше, контактные линзы вставили. О, пробужденная Китти, мы на верном пути. Давай-ка отметим это дело хорошей выпивкой.

– Но Лизандеру это не понравится, – произнесла Китти.

– Плевать мне на Лизандера.

Оба они уже целый месяц не притрагивались к спиртному, но Ферди уговорил Китти принести из подвала бутылочку охлажденного шампанского.

– Через минутку мы взвесимся, но доставь мне радость, выпей со мной, – попросил Ферди, думая, как мило она выглядит, не то, чтобы уж совсем хорошенькая, но симпатичная, как терьер у его мамы в Бостоне.

К этому времени Китти уже нагрузила его местными сплетнями, а он поведал ей об отпускных приключениях, они выпили еще по стаканчику, и Китти, которая ничего не ела с завтрака, вдруг стала невероятно смешливой. Они соскочили по ступенькам вниз для великого взвешивания и заспорили о том, сколько весит их одежда.

– Мужская одежда тяжелее женской, – заявил Ферди, скидывая башмаки.

– Не намного, – возразила Китти, сбрасывая белые туфельки на высоких каблуках.

Ферди снял рубашку, обнажив загорелую грудь, крепкую, как у бультерьера.

– О Ферди, ты выглядишь, как Эрни Суорт, вот как. Ты тренировался?

Ферди кивнул:

– Чуть не до смерти. При первом удобном случае занимался любовью.

Он прихватил по пригоршне плоти над талией.

– Но это все равно осталось. Он наполнил оба стакана.

– Это платье очень тяжелое. Давай-ка снимем. Черт возьми, – выдохнул он, когда после недолгого уговаривания Китти начала снимать через голову голубое отрезное платье, – да ты такая роскошная!

– Это вежливый способ признать, что я жирная, – донесся придушенный голос.

– Это вежливый способ признать, что у тебя великолепные округлости.

– У меня? – появилось розовое лицо Китти.

– Но ведь у тебя же нет там, в бюстгальтере, секретных подкладок? – Ферди пощупал кончики. – Нет, черт побери, все твое.

Китти пронзительно засмеялась:

– Глупышка, подкладки сделали бы меня тяжелее, а я хочу быть легче тебя.

Когда Лизандер с присоединившейся к нему Джорджией зашли взвесить Китти, там царило истерическое веселье – Ферди в боксерских шортиках «Черепашки Ниндзя» и Китти в белоснежном лифчике и трусиках.

– Да у тебя просто фантастическое тело, – восхищенно говорил Ферди. – Снимай лифчик, он весит не меньше семи фунтов.

Лизандер разозлился. Ведь Ферди сам всегда строжайше наказывал ему не соблазнять клиентов, а тут – в первых рядах. Наконец справившись с темпераментом, Ферди принялся за взвешивание. Китти похудела на стоун с половиной, а Ферди – на стоун и пять с половиной фунтов.

– Чертовски здорово, – признал Ферди. – Раннальдини придется съесть свои слова.

– Интересно, сколько в них калорий, – сказала Китти, повизгивая от смеха. – Я выиграла па-ари, я выиграла па-ари.

– Да вы оба пьяны, – холодно произнес Лизандер, когда Ферди, забыв, какой сегодня день недели, испортил три чека, выписывая Китти ее сотню фунтов. Не желая оставлять их одних в таком состоянии, Лизандер настоял на совместном ужине в коттедже «Магнит».

– Мне только половину грейпфрута и яйцо вкрутую, – заявила Китти.

– А Джорджия собиралась делать барбекю, – поддразнил Лизандер.

Зная, что Джорджии уж никак не до этого, Китти надела голубое платье и, вернувшись на кухню, прихватила холодного цыпленка, помидоры, печеный картофель и пересыпала из большой сумки в картонную коробку персики. Но не успела она закончить свои приготовления, как коридор сотрясся от взрыва.

—Ферди застрелился, проиграв пари, – захихикала Китти.

Но он всего лишь откупорил еще одну бутылку шампанского Раннальдини.

– Да здесь больше, чем я съел за месяц, – проговорил Ферди, заглядывая в коробку, а затем запел: «Давай потанцуем голые под дождем... Прижмись ко мне в экстазе»; – и пустился вскачь вокруг кухонного стола.

– Я люблю эту песню, – сказала Китти. – Как ты думаешь, будет ли вообще дождь?

Жара усилилась, вьюрки порхали над выгоревшим жнивьем, как мухи, отпугиваемые хвостом льва. Первый раз в жизни Китти чувствовала себя настолько похудевшей, чтобы спокойно сидеть на чьих-то коленях.

«Во мне меньше десяти стоунов», – говорила она сама себе непонятно зачем.

– Да опирайся всем весом, – подбадривал Ферди, делая глоток из бутылки. – Ты легка как фея. Хотя, если говорить о феях, так в священнике более семнадцати стоунов.

«Какого это черта Китти вдруг нашла Ферди таким привлекательным?» – в ярости думал Лизандер. Они оба были так глупы и пьяны, что не стоило и разговаривать. Должно быть, усталость и похмелье сделали его таким придирчивым, а главное, он сегодня не положил цветы на могилу матери.

Оставшись в одиночестве в коттедже «Магнит», Джорджия приняла душ, а затем, оставляя следы каннибала, вышла на поиски полотенца. Одно скрученное и засохшее, как колючая проволока, она нашла под кроватью Лизандера. Охваченная дьявольским импульсом сыска, она подавленно обнаружила, что роется в карманах его брюк, рубашки и блейзера, в которых он был прошлой ночью. В награду она получила дюжину визитных карточек девиц, с которыми он, должно быть, спит, с телефонами домашними и служебными в скобках. Одна из них, как снегодованием отметила Джорджия, принадлежала девице из отдела по связям с общественностью фирмы «Кетчитьюн», а другая – подружке одного из музыкантов Джорджии.

Она начала перетряхивать вещи, тщательно обыскивать выдвижные ящики в буфетах, но не нашла ничего. «Я просто больна, – подумала она. – Я знаю, что Лизандер не виноват, но мне невыносимо думать, что он бывает с кем-то еще. Конечно, с его внешностью и обаянием никак не останешься без предложений, куда ни кинь». А умирала ли она от ревности к кому-нибудь из тех, с кем была? Или это наследство, полученное ею от Гая?

Ненавидя себя, она принялась за бумажник Лизандера и была вознаграждена своим хорошим снимком и еще одним – Джека, Мегги и Артура. Затем ее чуть не сразила фотография сногсшибательно очаровательной смеющейся женщины, сидящей, откинувшись назад, на большой серой лошади. Она вздохнула вновь с облегчением, когда обнаружила надпись, сделанную Лизандером на обороте: «МАМА И АРТУР, 1989». Листва на фотографии уже облетела – должно быть, снимок сделан незадолго до смерти. Ох, бедный Лизандер! Спрятав фотографию обратно, Джорджия за драпировалась в саронг, расписанный огромными зо лотыми подсолнухами, который Лизандер купил дл нее в Лондоне, и начала заново отделывать лицо.