Безумие на двоих (СИ) - Гранд Алекса Страница 22

– Мота не будет сегодня?

– Не-а. В мастерской с машиной возится.

– Тогда я за тобой присмотрю.

Кивает важно, убирая в чехол неизменные солнцезащитные очки, и что-то печатает, яростно тапая по экрану последней модели айфона, норовя оставить вмятины на стекле. И я невольно перегибаюсь через его плечо, выхватывая из эмоционального диалога «какого хрена ты все решаешь», «нам надо поговорить» и «засунь в задницу свои аргументы».

Увлекшись чужой личной жизнью, я получаю замечание за невнимательность и остаток пары сижу, как мышка. Кропотливо конспектирую за преподавателем термины, больше не сую свой нос, куда не просят, и изображаю из себя прилежную студентку до того момента, пока не прозвенит звонок.

– А доклад?

– У меня пара у третьего курса, занеси сама на кафедру, Саша.

Получаю от устало трущей переносицу Инги Аркадьевны руководство к действию, вместе с Игнатом лечу по коридорам и передаю ему свою сумку, прижимая к груди папку-скоросшиватель – результат трех бессонных ночей.

– Я сейчас.

С мягкой улыбкой, расцветающей на губах, предупреждаю оставшегося за спиной парня и меньше всего жду, что он с грохотом захлопнет за мной дверь. И я останусь одна в большом кабинете с кучей книг. Без средств связи и с обретающей реальные черты перспективой пропустить свадьбу собственной матери.

– Крестовский, это совсем не смешно! Открой!

Молочу кулаками по толстому полированному дереву и все еще не расстаюсь с надеждой, что это всего лишь розыгрыш. Глупый, дурацкий розыгрыш. Но доносящиеся сквозь преграду слова убеждают меня в обратном, разливаясь кляксой разочарования под ребрами.

– Ничего личного, Баринова. Ничего личного.

Всхлипнув, я прислоняюсь лбом к стене и обреченно слушаю, как удаляются чужие тяжелые шаги. Едкая горечь пеленой оседает на языке, а слезы сами катятся по щекам.

Так вот зачем ты вернул мне коробочку с кольцами, Матвей? Зачем заступался перед Шаровой, в куртку свою кутал, притворялся, что секретами делишься? Чтобы ударить больнее, когда я буду к этому абсолютно не готова?

Глава 21

Мот

– Я на воздух.

До начала церемонии еще минут двадцать-тридцать, а на меня уже давит эта торжественная атмосфера. Раздражает небольшой букет белоснежных фрезий в руках у Веры Викторовны. Бесит регистратор, совсем еще девчонка, одетая в брючный костюм, идеально подогнанный по модельной фигуре. Выводит из себя широко улыбающийся отец. Как будто десять мультов в лотерею выиграл, ей-богу.

Бросаю резкое всем и никому одновременно, кривлюсь от всеобщего веселья и, наконец, выбираюсь на улицу. Расстегиваю несколько верхних пуговиц на черной рубашке, больше подходящей для траурного мероприятия, и устало опускаюсь прямо на ступени. Не заботясь о том, останутся ли на черных джинсах какие-то пятна.

Судорожно вталкиваю в себя кислород, барабаню пальцами по холодной кафельной плитке и рассеянным взглядом провожаю удаляющуюся парочку молодоженов. Высокий блондин в серо-стальном смокинге, подхватывающий на руки облаченную в пышное платье брюнетку, не вызывает у меня никаких эмоций, кроме как пренебрежения.

Интересно, как скоро ему наскучат домашние борщи и унылый быт и он бодрым сайгаком помчится налево? По какой-то причине в иные расклады не верится…

– Матвей, Сашу не видел?

Спустя какое-то время на крыльцо за мной выскальзывает чуть посерьезневший батя. Сосредоточенно шарит по карманам в поисках сигарет и зажигалки, потом вспоминает, что завязал, да так и застывает с каменным лицом.

– Нет.

Молчим вместе, пока мимо снуют какие-то люди. Каждый думает о своем. Я – о том, чтобы скорее отбыть эту повинность и свалить на арену. Выпустить пар, впрыснуть адреналин в кровь, отвлечься. Отец, скорее всего – о том, что второй брак должен быть счастливее первого.

– Прояви к Вере больше дружелюбия. В конце концов, она не виновата в том, что произошло у нас с твоей матерью. И сестре позвони. Где ее до сих пор носит?!

Раздраженно командует батя и, нервно теребя манжеты рукава, скрывается в храме бракосочетаний. Я же не спешу исполнять его указания, так же неторопливо вырисовываю на ступенях причудливые узоры и жалею, что не изобрел телепорт. Вот бы сейчас одним щелчком перенестись в Альпы, лететь на борде вниз по склону и остужать колким снегом тлеющее внутри пепелище.

Не хочу участвовать в этом фарсе, не хочу слушать пропитанные ложью клятвы и растягивать губы в фальшивой улыбке. Не хочу…

– Матве-е-ей!

Выныриваю из горчащего полынью омута мыслей и оборачиваюсь на пронзительный девичий крик. Поднимаюсь на ноги нарочито медленно и спокойно жду, пока экспресс по имени «Александра» преодолеет расстояние от притормозившего у обочины такси до меня.

Ее не уложенные в прическу волосы разметались по плечам. На лице ни грамма косметики, отчего Баринова кажется сопливой десятиклассницей. Ветер колышет струящуюся ткань выбранного нами вместе платья. А я… не могу оторвать от сводной сестры глаз.

– Ну, ты и урод!

Подбегает ко мне Сашка, выплевывая ругательства, дышит часто, а меня штормит от ее злости. Ведет, как пьяного матроса на качающейся палубе. Колошматит, как в жесточайшей лихорадке.

И я сразу перенимаю ее воинственный настрой, перехватываю запястья до того, как Баринова отвесит мне звонкого леща, и жестко сжимаю нежную кожу. Проваливаюсь в какой-то сумасшедший водоворот из ненависти и притяжения и с трудом выплываю на поверхность, приходя в себя от сдавленного.

– Ай!

– Извини…

Значительно ослабляю захват, ругая себя за то, что мог оставить синяки, и не успеваю ничего сказать прежде, чем в спину врезается властное.

– Матвей! Александра! Да сколько вас ждать можно?!

Опускаю руки, разбивая наш с Сашкой телесный контакт, и оборачиваюсь, сталкиваясь нос к носу с явно недовольным нами отцом. Его подбородок высоко вздернут, губы поджаты, ноздри яростно раздуваются. А выпирающая на лбу вена выдает крайнюю степень недовольства. И, будь я проклят, если его раздражение не доставляет мне удовольствия.

– Идем.

– Извините, Сергей Федорович. Меня на кафедре задержали, а потом таксист кругами возил…

Лепечет позади сводная сестра, а я отчетливо слышу, как в ее голосе звенит обида. На короткое мгновение цепляет какие-то струны, царапает растрепанные нервы и скоропалительно меркнет на фоне торжественной музыки, долбящей в барабанные перепонки.

 А дальше я и вовсе теряю нить происходящего, потому что перед глазами мелькают кадры с пылящегося в нижнем ящике стола старого диска. Другая свадьба. Уютная маленькая беседка под кроной деревьев. Лебеди, скользящие по водной глади озера. И парень с девушкой, обещавшие вместе и в горе, и в радости…

Пустые слова. Рассыпавшиеся в прах звуки.

– Дорогие супруги. Сегодня вам вручается ваш первый семейный документ – свидетельство о заключении брака.

Выныриваю из липкого марева прошлого, когда к отцу перекочевывает отпечатанный на гербовой бумаге бланк, выдавливаю из себя неразборчивое поздравление и стойко терплю полчаса, пока нанятый за бешеные бабки фотограф старается запечатлеть счастье семьи Зиминых. И отчего-то не возмущаюсь, когда этот папарацци в смешных клетчатых штанах и свободном бежевом свитере просит меня обнять сводную сестру.

С кривой ухмылкой я кладу ладонь на ее тонкую талию, уничтожаю разделяющие нас сантиметры и уверенно прижимаю девчонку к себе, захлебываясь ароматом лайма и перечной мяты. Штырит не по-детски. А еще отвлекает ровно настолько, чтобы пережить этот пафосный фарс, утрамбовать свою задницу в батин джип и без единого пререкания доехать до ресторана.

– За нас, Вера! За новую жизнь! – дорвавшись до менее формальной обстановки, расстегивает верхние пуговицы своей рубашки отец и поднимает бокал искрящегося шампанского.

Гордится собой. Красуется. А я в очередной раз задумываюсь, что ему стоило пойти в политику. Манипулировать людьми, раздавать иллюзорные авансы и очаровывать электорат запутанными речами.