Ниже нуля - Эли Хейзелвуд Страница 22

— Это то, что было в нашем распоряжении.

— Нашем?

Он все еще не смотрит мне в глаза. Вместо этого он затягивает скобу и натягивает толстый шерстяной носок на мою ногу. Мне кажется, что я чувствую призраки кончиков пальцев, пробегающих по ноге, но, возможно, мне это кажется. Наверное, так и есть.

— Тебе нужно прпить. И поесть. — Он выпрямляется. — Я принесу тебе…

— Йен, — мягко прерываю я. Он делает паузу, и мы оба, кажется, одновременно ошеломлены моим тоном. Это просто… мольба. Усталость. Обычно я не люблю демонстрировать свою уязвимость, но… Йен приехал за мной, на маленькой качающейся лодке, через фьорды. Мы одни в Арктическом бассейне, в окружении двадцатитысячелетних ледников и пронзительных ветров. В этом нет ничего обычного. — Почему ты здесь?

Он поднимает одну бровь. — Что? Ты скучаешь по своей расщелине? Я могу вернуть тебя обратно, если…

— Нет, правда, почему ты здесь? На этой лодке? Ты не участвуешь в АМАСЕ этого года. Ты даже не должен быть в Норвегии. Разве ты не нужен им в JPL?

— Они будут в порядке. К тому же, парусный спорт — моя страсть. — Он явно уклоняется от ответа, но холод, должно быть, заморозил мои мозговые клетки, потому что все, чего я сейчас хочу, это узнать побольше о пристрастиях Йена Флойда. Правдивых или выдуманных.

— Правда ли это?

Он пожимает плечами, ни к чему не обязывая. — Мы часто ходили под парусом, когда я был ребенком.

— Мы?

— Мой отец и я. — Он стоит и отворачивается от меня, начиная рыться в маленьких отсеках в корпусе. — Он брал меня с собой, когда ему нужно было работать.

— О. Он был рыбаком?

Я слышу ласковое фырканье. — Он занимался контрабандой наркотиков.

— Что?

— Он контрабандировал наркотики. Травку, в основном…

— Нет, я слышала тебя в первый раз, но… серьезно?

— Да.

Я нахмурилась. — Ты… Ты в порядке? Это вообще… Это что, контрабанда травы на лодках?

Он возится с чем — то, прикрывая мне спину, но поворачивается достаточно, чтобы я уловила кривую улыбку. — Да. Незаконно, но это дело.

— И твой отец брал тебя с собой?

— Иногда. — Он поворачивается, держа в руках небольшой поднос. Он всегда выглядит большим, но, сгорбившись на слишком низкой палубе, он похож на Большой Барьерный риф. — Это сводило мою маму с ума.

Я смеюсь. — Ей не нравилось, что ее сын участвует в семейном преступном бизнесе?

— Понятно. — Его ямочка исчезает. — Они кричали об этом часами. Неудивительно, что Марс стал казаться таким привлекательным.

Я наклоняю голову и изучаю его выражение лица. — Так вот почему ты вырос, не зная Мару?

— Кто такая М… О. Да. По большей части. Мама не очень любит Флойдов. Хотя я уверен, что по их меркам он тоже черная овца. Мне не разрешали проводить с ними время, так что… — Он качает головой, как бы желая сменить тему. — Вот. Это не много, но ты должна поесть.

Мне приходится заставлять себя отвести взгляд от его лица, но когда я замечаю бутерброды с арахисовым маслом и желе, которые он приготовил, мой желудок сводит судорогой от счастья. Я ерзаю на койке, пока не сажусь ровнее, снимаю куртку и тут же набрасываюсь на еду. В конце концов, мои отношения с едой гораздо менее сложные, чем с Йеном Флойдом, и я теряю себя в прямолинейном, успокаивающем акте жевания на… на долгое время, вероятно.

Когда я проглатываю последний кусочек, я вспоминаю, что я не одна, и замечаю, что он смотрит на меня с забавным выражением лица.

— Прости. — Мои щеки потеплели. Я смахиваю крошки со своей термофутболки и слизываю немного джема с уголка рта. — Я фанат арахисового масла.

— Я знаю.

Правда? — Правда?

— Разве твой выпускной торт не был просто гигантской чашкой Reese’s?

Я прикусила внутреннюю сторону щеки, ошеломленная. Это был торт, который Мара и Сэди подарили мне после защиты диссертации. Им надоело, что я слизываю глазурь и начинку из арахисового масла с листовых тортов из Costco, которые они обычно покупали, и они просто заказали мне гигантскую чашку. Но я не помню, чтобы когда — нибудь рассказывала об этом Йену. Я почти не думаю об этом, честно говоря. Я вспоминаю об этом, только когда захожу в свой едва используемый Instagram, потому что фотография, на которой мы втроем копаемся в пироге, — последнее, что я когда — либо публиковала…

— Тебе нужно отдохнуть, пока есть возможность, — говорит мне Йен. — Шторм должен утихнуть к раннему утру завтрашнего дня, и мы отплывем. Мне понадобится твоя помощь в этой дерьмовой видимости.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Да. Но я все еще не понимаю, как ты можешь быть здесь один, если…

— Я пойду проверю, все ли в порядке. Вернусь через минуту. — Он исчезает прежде, чем я успеваю спросить, что именно ему нужно проверить. И он не возвращается через минуту — или даже раньше, чем я откидываюсь на спинку койки, решаю отдохнуть хотя бы пару минут и засыпаю, мертвая для всего мира.

Лай ветра и ритмичное покачивание лодки пробуждают меня, но не дает заснуть только холод.

Я оглядываюсь вокруг в голубом свете аварийной лампы и обнаруживаю, что Йен в нескольких футах от меня спит на другой койке. Она слишком короткая и едва достаточно широкая, чтобы вместить его, но он, похоже, справляется. Его руки аккуратно сложены на животе, а одеяло наброшено на ноги, что говорит мне о том, что в каюте, вероятно, не так холодно, как мне сейчас кажется.

Не то чтобы это имело значение: как будто часы, проведенные снаружи, просочились в мои кости, чтобы продолжать леденить меня изнутри. Я пытаюсь спрятаться под одеялом на несколько минут, но дрожь только усиливается. Возможно, достаточно сильная, чтобы сместить какие — то важные мозговые пути, потому что, сама не зная почему, я вылезаю из койки, наматываю на себя одеяло и хромаю по покатому полу в сторону Йена.

Когда я ложусь рядом с ним, он моргает, ошарашенный и слегка испуганный. И все же его первая реакция — не бросить меня в море, а отодвинуть к переборке, чтобы освободить для меня место.

Он гораздо лучший человек, чем я когда — либо буду.

— Ханна?

— Я просто… — Мои зубы стучат. Опять. — Я не могу согреться.

Он не колеблется. Или, может быть, колеблется, но всего лишь долю секунды. Он разжимает