Это всё ты - Елена Тодорова Страница 22

Вот так просто… Мать вашу… Вот так… Сплетаясь пальцами… Сливаясь по нервным окончаниям… Воспаляя до свирепого жжения рецепторы… Заставляя кожу задыхаться и потеть… Считывая какую-то психотропную информацию… Дуреть от восторга.

Я знал, что с Ю это может быть губительно. Но, блядь, то, что воздействие окажется настолько мощным, конечно же, не представлял.

Разве так бывает? Разве этот невинный контакт способен вызывать такой ураган в душе? Разве подобное, мать вашу, возможно?

Я разбалансирован. Раздроблен на атомы. Лишен концентрации и ориентиров.

В легких заканчивается воздух. Размыкая пересохшие губы, совершаю резкий вдох. И чувствую, что задыхаюсь. По венам разлетаются ошеломляющей силы импульсы тока. Кровь выжигает моментально. Не имея топлива, сердце прекращает биться. Отчаянно трепыхаясь, выдает какую-то затяжную скрежещущую трещотку.

– Скажи, Ян… Я должна понять…

Шок – это, вероятно, единственное, что помогает мне справиться со всем тем, что Ю сегодня выдала.

«Я скучаю по нас…»

Зачем она это сказала? На хрена?!

Не выдерживаю. Смотрю на нее. Глаза в глаза, и я принимаю в грудь новые снаряды. Один из них запускает сжатое в пульсирующий комок сердце. Раздуваясь до гигантских размеров, оно за два раскатистых удара стягивает в свои шлюзы кровь со всего моего организма. И у меня… Впервые в жизни у меня возникает ощущение, будто я вот-вот лишусь, на хрен, сознания.

Я держу ее за руку… Я держу за руку Юнию… Она говорит странные вещи. И снова смотрит, как в раздевалке, будто реально между нами есть нечто большее, чем этот гребаный, ставший взаимным, страх.

Ю избавлялась от следов моей слюны, как от мокроты бешеной псины. Но сейчас… Этот чертов ложный сигнал, мать вашу, повторяется – я смотрю на ее губы, она тут же смотрит на мои.

Что за хуета?!

Как мне это игнорировать, если внутри все рвется принять вызов?! Огнем горю. Готов к штурму. Улавливаю отмашку. Но в этот раз я не двигаюсь. Цепенея, наблюдаю за Ю.

Ее небесно-голубые глаза не такие чистые, как кажутся на первый взгляд. В их глубинах висят темные тучи и сверкают молнии.

Ю дразнит неосознанно. Манит запредельно. Искушает адски.

И если задержать контакт… Задыхаюсь от силы тех чувств, которые глаза Юнии выдают.

Либо я рехнулся… Либо… Блядь, ее мир со мной заодно?

Что происходит?! Я не понимаю, что она хочет?!

Я уже клюнул. Понадеялся. Поддался. Пошел в атаку. И снова, сука, разбился.

– Ян…

Я, мать вашу, так потрясен, что у меня до сих пор нет слов. Да и способен ли я вообще что-то говорить? Даже если мне подготовят текст – вряд ли.

Я разбомблен. Я потерян. Я, блядь, в ахуе.

Слегка сжимаю ладонь Ю. Скольжу по ее запястью пальцем. А потом… Давая выход части радиоактивных эмоций, подношу ее дрожащую руку к лицу и мягко прижимаюсь к костяшкам губами. Ю, естественно, как и я сам, приходит в ужас от подобного. Дергается, намереваясь вырвать у меня руку. Но я уже не отпускаю. Тяжело сглатывая, прикладываюсь задницей к крышке багажника и осторожно тяну ее ладонь за собой. Прижимая к груди, где молотит на разрыв сердце, решительно делаю вид, что в этом-то жесте ничего дикого нет.

Встречаемся взглядами. Глаза в глаза, и я снова пью дурманящий коктейль эмоций Юнии. Он, мать вашу, такой крепкий, что рубит меня смертельными дозами. Однако я взываю к своей гребаной выдержке и старательно держу равновесие, рассчитывая дожить хотя бы до того момента, когда поведение Ю станет для меня, черт возьми, понятным.

– Нет, – хриплю, заставляя ее оцепенеть. Пульс так яростно фигачит в висках, что кажется, из ушей дым валит. Но я забиваю на это. По привычке ухмыляюсь, типа у меня все в порядке. – Ты ничего не сделала, Ю… Конечно, нет, блядь… – вырывается у меня шумно. Я просто чувствую себя вскипевшим на огне чайником, которому, сука, запрещено свистеть. То, что я ровно говорю – уже успех. С матерщиной – так я иначе не умею в принципе, хоть и понимаю, что Юнии это неприятно. – Отдалился… – повторяю и замираю, чтобы не удавиться волной подорвавшихся со дна души эмоций. Причин было много. Но по факту, что я могу ей рассказать? Я, блядь, скорее сдохну, чем позволю себе кому-либо ныть. А ей – так особенно. – Ты была права, когда говорила, что мне лучше не попадаться на глаза твоим предкам. Хотя бы потому, что Алексей Николаевич... – поминая ее папеньку, едва сдерживаю все те уничижительные, сука, эпитеты, которыми обычно сопровождаю имя этого ублюдка. – В общем, когда моего отца взяли под арест, Алексей Николаевич в выражениях не стеснялся. Вызвал к себе в тот же день и, надавив на нужные точки, стребовал обещание больше к тебе не приближаться.

– Папа?.. – имеет наивность удивиться. – Папа не мог.

Вскидывая подбородок, хмыкаю. Качаю головой и даже сипловато смеюсь.

– Вообще­­–то мог, – утверждаю, замирая на Ю сосредоточенным и беспощадным взглядом.

Она издает какой-то задушенный вздох и повторяет попытку отнять у меня свою ладонь. Я держу ее, словно гранату с сорванной чекой – с трудом и с опаской. Но отпускать не хочу. Обезоруживая взглядом, которому и сам точного определения не найду, тяну еще ближе к себе, пока Юнии не приходится сделать шаг между моих расставленных в сторону ног.

Замираем, не сговариваясь. Зрительный контакт набирает градус.

Кроме того, в ноздри мне бьется, обжигая и без того воспаленную слизистую, сладкий и охуительно трепетный запах. Нежный мускусный аромат, характерный только Ю.

Не сопротивляюсь. Вдыхаю на полную.

Голова тотчас кругом идет. Вены заполняет тягучая, как карамель, и раскаленная, как лава, гормональная консистенция, выход которой я никак не могу принять невозмутимо.

Дергая ноздрями, тяжело таскаю свой личный афродизиак.

– Да тебе, наверное, тоже промывали мозги, – толкаю глухо только для того, чтобы скрыть часть физических реакций. – Признайся, говорили о моей семье всякую хрень?

Юния не отвечает. Но краснеет и виновато опускает взгляд. Этого достаточно, чтобы я, блядь, яростно заскрипел зубами.

– Мне жаль, что мои родители думают о твоей семье плохо, – шепчет Ю отрывисто. – Я не хочу тебя бояться, – выдав это, она поднимает голову и робко смотрит мне в глаза.

У меня выбивает дух, ведь вместе с этими словами на поверхность поднимается мое собственное давнее желание, чтобы она