Ты – всё - Елена Тодорова Страница 22

— Я заметил, — глухо выдыхает Давид и демонстративно оценивает меня. Сверху вниз проходится — крайне медленно. У меня на коже проступают мурашки. Но, увы, это всего лишь озноб. Его интерес перестал тешить мое самолюбие, едва мы столкнулись на танцполе. — Контрасты, конечно… Лишаешь дара речи, Юния. Честно, я таких, как ты, за свои двадцать семь еще не встречал. Когда видел тебя днем, ты казалась нереальной, как звезда высшей касты, которой суждено стать классикой. Не просто красивая, хотя и это тоже. Лучше вообразить невозможно. Но, помимо того, есть в тебе какая-то загадка. Ты притягиваешь взгляды, а сама не замечаешь никого. Lady in red, — замечает с акцентом, в котором не столько английский звучит, столько какой-то раздражающий пафос. Приподнимаю бровь, рассчитывая, что за маской моего скепсиса не видно. Но Давид, очевидно, улавливает. Со смешком поясняет: — Когда увидел тебя впервые, ты была в красном.

— Иногда я люблю красный, — выдыхаю, вкладывая в эту фразу больше, чем он способен понять.

— И тебе он очень идет.

— Спасибо.

— Но сейчас ты… — замолкая, прикусывает нижнюю губу. — Правда, нет слов. Ты ослепляешь. Лишаешь возможности думать. Воспаляешь восприятие. Усиливаешь чувственность. Ставишь на инстинкты. Я один на один с ними, — последнее Давид шепчет мне на ухо. Я прекращаю дышать. Со стороны может показаться, что он меня волнует. В действительности же я борюсь с новым приступом тошноты, который настолько сильный, что возникает головокружение. — Хочу тебя. Хочу, чтобы ты была моей.

Сказать, что я к такому не готова — ничего не сказать. Я ошарашена. Не знаю, как реагировать. И заметив, что к нашему столику кто-то подошел, изначально даже рада. Пока не вижу, кому принадлежит опустившаяся Давиду на плечо рука.

Избегая взгляда Нечаева, с трудом сдерживаю волнение.

— Ян, дружище, — явно радуется сидящий рядом со мной мужчина, чем незамедлительно вызывает у меня злость.

Может хоть кто-нибудь его не знать?!

Мои эмоции вырываются из-под контроля и тут же сталкиваются с холодной темнотой Нечаева. Он снова выглядит равнодушным и мрачным. Но вместе с тем… Мелькает в тьме его глаз нечто такое, что, как случалось в юности, вызывает у меня резкое беспокойство, будто Ян готов к драке.

«Быть этого, конечно же, не может. Просто не может», — убеждаю себя я, задыхаясь.

Не с этим безгранично уравновешенным, чрезвычайно правильным, удушающе скучным и бесяче стойким Яном Романовичем.

— Архипов, — протягивает Нечаев, жестко перебивая Давида в тот самый момент, когда он уже поворачивается, чтобы представить своему «дружищу» меня. — На пару минут, — звучит над нами сухо и вместе с тем слишком резко, чтобы это можно было принять за просьбу.

— Конечно, — соглашается мужчина достаточно легко. — Сейчас вернусь, малыш, — обращаясь ко мне извиняющимся тоном, подмигивает.

Но я вижу все это смазанно. Боковым зрением улавливаю, потому как не отрываю взгляда от Яна. Его челюсти сжимаются. Ноздри расширяются. Нависшие над глазами брови сходятся ближе. Медленный взмах ресниц — вот, что отчетливее всего выдает в какой-то момент ярость. Мгновение, и снова мне кажется, что додумываю.

Мужчины уходят.

Я с облегчением перевожу дыхание и тянусь к коктейлю, в котором уже, вероятно, начал таять лед. Спешно утоляя жажду, игнорируя то, как стремительно по крови распространяется алкоголь. Напряжение отпускает. По позвоночнику — от затылка к пояснице — стекает несколько крошечных капель пота. Понимаю, что мне неестественно жарко становится, но не знаю, как с этим бороться. Вбираю губами небольшой кусочек льда. Опуская запотевший бокал обратно на стол, принимаюсь медленно рассасывать кубик.

— Ты как? — беспокоится Мадина, приземляясь рядом на диван.

— Великолепно.

— А если честно?

Раздраженно морщусь, но ответить не успеваю. Вместе с Андросовой наблюдаем, как в лаунж-зоне появляются Агния и Егор Нечаев. Всех слов не слышно, но по обрывкам понятно, что обмениваются не любезностями. Скандалят на повышенных тонах, не выбирая выражений. Сестра даже сбивает Нечаеву под ноги с одного из столов недопитый коктейль.

— Ты, блядь, совсем чеканутая? — цедит он, разъяренно глядя на свои забрызганные светлые брюки.

— На хрен пошел, сказала!

Подскакиваем с Мадиной на ноги, когда Егор шагает к Агусе и, грубо заламывая ей руки за спину, впечатывает сестру себе в грудь.

— Твое, сука, счастье, что меня воспитывали не обижать слабый, ебана в рот, пол.

— Правда?! А что, по-твоему, ты делаешь сейчас?! Это… Это, черт возьми, что такое?!

— Это, мать твою, комплимент.

— Убери свой «комплимент» от меня, на хрен, подальше, животное, если планируешь в будущем размножаться!

Пока мы добираемся к ним, Агния лупит Егора по роже.

Блядь… Я, конечно, одобряю. Прям ликую в душе. Сама бы ему с удовольствием зарядила. Но, честно, не знаю, как спасать ее из рук разбушевавшегося психопата.

— Животное? О-хо-хо-хо, — протягивает он с таким жутким предвкушением, что у меня по коже дрожь несется. — Я — животное. Угадала. Не очень разборчивое. А ты, задирая свой хвост, охуеть как напрашиваешься, киса, — недобро ухмыляясь, рассматривает надетую на Агнию черную маску кошки с шипами. — Потолкуем тет-а-тет, драпуля.

— Сейчас же отпусти ее, — прихожу в ярость я.

Готова колотить пиздюка, и плевать, что физически он минимум в два раза больше. Про силовое преимущество и вовсе молчу. К сожалению, оценить его не успеваю, потому как дорогу нам с Мадиной преграждает Илья.

— Проваливай, — переключаю свой гнев на него.

Агрессивно толкаю в грудь. После такого однозначно должна получить сдачи. Но страха я не испытываю. Лишь всепоглощающую злость. Особенно когда вижу, как Егор взваливает Агнию на плечо и, игнорируя удары, которые она обрушивает на него вместе с криками, уносит ее вверх по лестнице.

— Успокойся, — цедит Илья, когда в очередной раз трескаю его в грудь. Перехватывая мои запястья пальцами, будто в оковы заключает. — Че ты дергаешься? Страшно, что ли? Напрудила в трусы? Не волнуйся, блядь. Ни один Нечаев ни одну Филатову больше не тронет. На хрен надо о вас, долбанутых недотрог, мараться. Не отмоешься после. Ходи потом, сука, объясняй, что не насильник.

— Что ты несешь?! — сиплю я, в потрясении забыв о злости, которую он вызывает.

— А неправда, что ли?! Ты как, мать твою, посмела на брата заяву накатать, а?! Как ты, сука, посмела?! Ты брата предала! И потом еще смотрела на меня, словно это мы вас окатили прилюдно дерьмом! Интеллигентные шкуры! Да вас в городе никто не уважает! Все знают, кто вы и что вы!

Растерянность — все, что я чувствую, когда Илья обрушивает на меня свою правду. И дело не только в информации, которую